И тут с её походкой и с ней самой что-то случилось: она сбилась с горделивого шага и, нелепо ковыляя, откидываясь назад и оглядываясь, стала приближаться к скамейке, на которой сидел Вадим. Со стороны это выглядело так, будто кто-то невидимый толкал её в спину. Доковыляв до скамейки, она плюхнулась рядом с Вадимом и, испуганно заикаясь, спросила:
- Ч-ч -что в-вам н-нужно?
- Мне? - пожал плечами Вадим. - Ничего.
Она и сама понимала, что он здесь не при чём, и это пугало её ещё больше. Её лицо, ещё минуту назад красивое, стало злым, каким-то испуганным и глупым и утратило для Вадима всякую привлекательность. И как только это произошло, невидимые путы, сдерживающие девчонку, исчезли, она вскочила и бросилась бежать, со страхом оглядываясь на него.
Вадим достал новую сигарету и нервно закурил. Вот это да! Что там предметы - он может управлять людьми! Как же ему теперь жить? Ведь это надо постоянно подавлять любые свои желания! А что, если ему, допустим, захочется, чтобы какой-то человек выпрыгнул к нему из окна пятого этажа? Вадим в ужасе помотал головой, отбросил сигарету и почти бегом направился к ДДЮТу.
По дороге в его голове мелькали опасения, которые, к счастью, оказались напрасными: дежурная знала, где живёт Абрамов, мало того, его дом был всего в двух минутах ходьбы. Это была частная ветхая хибарка на одного хозяина с маленьким неухоженным огородом и болтавшейся на одной петле калиткой - Вадим почему-то именно так и представлял его жилище. Приподняв калитку, он с трудом сдвинул её в сторону, постучал во входную дверь и вошёл.
Хозяин был дома, и это было хорошо. Посмотрев на Вадима, он не сразу, но всё-таки узнал его и очень удивился.
- Вот что, Абрамов, - сказал Вадим, с трудом переводя дыхание, - где этот твой рестификатор?
- Вон, - показал тот рукой в угол, - а что? - и, оживившись, спросил: - Ага, никак-таки решили первое место присудить?
- Первое место? - злобно сказал Вадим. - Как же! Рожу тебе надо за такие штуки набить! Ишь, чего выдумал - на живых людях эксперименты проводить! А ну, быстро включай свой чёртов агрегат и отменяй всё, что со мной натворил!
- А чего я с вами натворил? Вы же сами говорили, что ничего не было, - резонно возразил Абрамов.
- Мало ли чего я тогда говорил! Тебя это не касается! Ты делай, что тебе говорят, а иначе я тебя, мерзавца, под суд отдам!
- Вот те раз! Да за что под суд-то? Вы хоть толком объясните, а то только кричите да ругаетесь! - забеспокоился и Абрамов.
Вадим подумал, что тут он, пожалуй, прав, и, насколько смог, спокойным тоном рассказал обо всём, что с ним произошло. Выслушав, Абрамов задумчиво сказал:
- Н-да, значит, всё-таки рестификатор-то работает? - и, немного помолчав, решительно добавил: - Вы извините, Вадим Сергеевич, но я вам ничем помочь не могу.
- Как это - не можешь? - ошеломлённо спросил Вадим и заорал: - Хватит дурью маяться! Говорят тебе: делай из меня опять нормального человека!
- Да не могу я! - прижав руки к груди, повторил Абрамов.
Вадим собрался, было, броситься на него с кулаками, но тут ему в голову пришла более удачная мысль.
- Значит, не можешь? - уже спокойно спросил он. - Ну, что же, ладно. Не хочешь - не надо. Прощай, Абрамов, извини, если что не так.
И он решительно направился к выходу. Абрамов нагнал его сразу же за дверью.
- Вадим Сергеич, да что же это такое? - испуганно верещал он. - И не хочу идти, а что-то меня толкает!
- Это ещё что! - не останавливаясь, сказал Вадим. - Видишь, вон лужа? Глубокая, между прочим. Так вот, я пойду вон по тем досочкам, а ты уж прямо по ней! И отныне будешь ходить со мной везде, пока я сам тебя не отпущу!
- Вадим Сергеич, - сдался Абрамов. - Я согласен! Давайте вернёмся!
- Так-то лучше!
Вадим повернул назад. Абрамов, облегчённо и в то же время покаянно вздыхая, потащился следом.
Они вернулись в дом и уселись возле стола.
- Вадим Сергеевич, - тихо сказал Абрамов, - вы уж извините, но я действительно ничего не могу. Послушайте, я вам всё расскажу.
Слушая его рассказ, Вадим с ужасом понимал, что у него на самом деле нет никаких шансов. Из рассказа Абрамова следовало, что предыдущую часть жизни он проработал в одном жутко засекреченном НИИ. Работал лаборантом, потому как никакого серьёзного образования у него не было. Его шефом был профессор, выдающийся специалист по исследованию человеческого мозга. Деятельность Абрамова сводилась к тому, что он делал, что ему скажут: паял, привинчивал, соединял что-то с чем-то, не имея ни малейшего представления ни о назначении прибора, ни о принципе его работы. Тем не менее, работу свою он очень любил, делал её с удовольствием, и у профессора к нему никаких претензий не было. Особенно льстило Абрамову, что работает он в НИИ и делает, по-видимому, какие-то очень важные для страны вещи. По вечерам, когда все уходили, он любил оставаться один, смотрел на хитрые схемы, не знакомые ему детали и представлял, как между ними всё связано и как в результате этого осуществляется работа прибора в целом. Но десять лет назад профессор ушёл из жизни, и Абрамов в качестве лаборанта оказался не нужен. Его перевели в охранники территории, и это было для него страшным ударом: ведь теперь он не мог участвовать в работе института! Невыносимо было каждый день с территории двора смотреть на окна лабораторий и знать, что там каждый день происходит что-то важное, и это важное происходит без него! Чтобы не растравлять себя, он уволился. Отпустили его легко, рассудив, что лаборанту суть исследований попросту не известна.
После этого он работал грузчиком, экспедитором, сторожем и ещё Бог знает кем, но основная часть его жизни начиналась с того момента, когда он приходил домой. Все заработанные деньги он тратил на электронику: микросхемы, платы, радиодетали. Названий многих из них он не знал и поэтому покупал, ориентируясь на внешний вид: не прошло даром многочасовое разглядывание схем! А затем из этих деталей он собирал знакомые по памяти приборы, о назначении которых даже не догадывался. Что такое человеческий мозг, он представлял очень смутно, зато свято верил в одно: у всех этих приборов одно предназначение - сделать мозг гениальным. А стать гениальным Абрамову было просто необходимо: ведь тогда он сможет вернуться в институт, но уже в качестве учёного! Действие приборов он всегда проверял только на себе, но результатов никаких не было. Мысль о том, что что-то не так с приборами, ему и в голову не приходила: в конце концов, он решил, что настолько бездарен, что лично ему даже такие приборы не помогут.
Тогда он подумал о своих знакомых, в круг которых входили исключительно сторожа, грузчики и дворники: ведь не может быть, чтобы они были довольны своей судьбой! Но неожиданно для него все они предложения Абрамова поумнеть с помощью прибора с негодованием отвергали: по их мнению, согласиться на это - значит, признать себя дураком. И он понял, что из этого круга надо вырываться. Так он стал участвовать в конкурсах технического творчества. Но ни члены жюри, ни даже дети никогда не соглашались подвергнуться воздействию его приборов. (Мысль о том, что такое воздействие может быть опасным, никогда в голову ему не приходила: ведь не мог же профессор, которого он боготворил, заниматься чем-то плохим!) В общем, Вадим оказался первым, кто согласился надеть на голову шлем.