– Все ясно. Ладно, отец что-нибудь придумает. Положитесь на нас! – Коиси хлопнула себя по груди.
– Звучит, конечно, заманчиво, да только вот справится ли он? – Кубояма грустно усмехнулся.
– Безусловно, понадобится больше деталей. На каком бульоне его обычно варили у вас дома? И что добавляли? – Коиси приготовилась записывать.
– Бульон… Хм-м, ну, на вкус он был как тот, что обычно подают в лапшичных в Киото. Ингредиенты тоже все как будто бы обыкновенные. Курица, зеленый лук, рыбные лепешки-камабоко[19], пшеничные гренки, древесные грибы, жаренные в кляре креветки и яйцо. Что-то такое.
– А сама лапша?
– Ну, по сравнению с популярным нынче сануки-удоном[20] она была не такая плотная. Больше словно размякшая, вываренная.
– В киотском стиле, значит, совсем мягкая. В целом понятно. Но послушайте, дядюшка, вы ведь, когда просили Нами приготовить вам удон в горшочках, наверное, объяснили ей все эти тонкости? И все равно ничего не вышло. Задача оказалась неожиданно сложной. – Коиси нахмурилась.
– Может, раньше продукты другие были? Или что-то в приправе изменилось? Кто его знает…
– А ваша первая жена, она ничего такого не упоминала? Ну, например, где брала лапшу или остальные ингредиенты?
– Да я как-то особо и не интересовался никогда. Проскальзывали у нее порой какие-то названия – то ли «Масу», то ли «Судзу», а, может, «Фудзи»…
– «Масу», «Судзу», «Фудзи». Еще что-нибудь помните? – Коиси взглянула на Кубояму, держа в руках ручку.
– Жена всегда перед тем, как отправиться за покупками, что-то бормотала себе под нос, словно молилась, но запомнил я только это.
– Что-нибудь еще? Может быть, что-то про сам вкус?
– Помню, что в конце было немного горьковато.
– Горьковато? Странно для уд она в горшочках…
– Ну, не то чтобы сама лапша была горькой, просто подобный привкус возникал почему-то после еды. А может, я ошибаюсь. Вдруг это из-за того, что я ел что-то еще и вкусы смешивались?
– Вообще, удон в горшочках горчить не должен. – Коиси перелистала страницы своего блокнота.
– И вот еще что. Думаю, если бы мне удалось еще хоть разок отведать этого удона, я с легким сердцем смог бы отправиться в Такасаки. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не ходи – уж там бы я постарался привыкнуть к их местной кухне.
– Ладно. Положитесь на нас, – с этими словами Коиси захлопнула блокнот.
Когда Кубояма с Коиси зашли, Нагарэ, щелкнув пультом, выключил телевизор.
– Ну как, удалось что-нибудь узнать?
– Хотелось бы мне, конечно, сказать, что все выяснила, но… – Коиси ответила на вопрос Нагарэ тихим, неуверенным голоском.
– Выходит, сложный случай. Ты уж позаботься о том, чтобы дело было раскрыто, а виновный – найден! – Кубояма стукнул Нагарэ по плечу.
– А то от этого зависит дядюшкина новая жизнь. – Коиси, вслед за Кубоямой, похлопала Нагарэ по спине.
– Вот спасибо – удружили, нечего сказать! – Нахмурившийся Нагарэ, кажется, был не в восторге от происходящего.
– Давай-ка я тебе заплачу за все хлопоты? – Накинув пальто, Кубояма достал бумажник.
– Это еще зачем? Ты и так подношение для нас сделал – уж прости, никакого ответного подарочка я тебе не приготовил. Так что угощение – за счет заведения!
– Все-таки заметил? А я ведь постарался спрятать под подставкой для благовоний.
– Меня не проведешь! Глаз на такие вещи наметан.
Переглянувшись, Кубояма и Нагарэ рассмеялись.
– Ну что же, дядюшка, сможете прийти к нам через две недели? – спросила Коиси.
– Две недели, говоришь? Отлично – у меня на работе как раз отпуск будет. – Кубояма открыл записную книжку и, послюнявив кончик карандаша, сделал отметку.
– Прямо как в прежние времена, – усмехнулся, глядя на него, Нагарэ.
– От старых привычек сложно избавиться, знаешь ли. – Кубояма убрал записную книжку во внутренний карман и шагнул на улицу. Тут вдруг откуда-то выбежал полосатый кот.
– Ты чего это, Хирунэ? Его бояться не надо.
– Ты что, завел кота? Вроде бы раньше его здесь не было.
– Уже лет пять как с нами живет. Днем только и делает, что спит, вот мы и назвали его Хирунэ[21], – объяснила Коиси. – А вообще, ему несладко у нас приходится. Папа вечно его мучает.
19