— Ты очень нравишься мне, Ами!.. — выпалил Клаус, заставив ее замереть. — Я… я ужасно влюблен в тебя. Я столько за тобой наблюдал, что даже представить страшно, — тут он слегка перевел дух, — и я пойму, если ты скажешь, что не хочешь ничего менять между нами, или что мы знакомы недостаточно долго, или что…
Он, наверное, продолжил бы череду своих безумных допущений и зашел с ними еще дальше, предположив, что ему вообще не стоило перед ней появляться, но Ами просто шагнула вперед и обняла его, оборвав все это.
Ей было страшно думать о словах Рей, которая любила гадать по ее руке, высматривая ведомое что-то ей одной, но сейчас странные видения-воспоминания отступали, и она уже больше не казалась себе странной и ненормальной.
Может быть, потому что Клаус сказал ей, что они познакомились не из-за этого? Что на самом деле он заметил ее гораздо раньше, чем начал видеть и вспоминать что-то непонятное и кроваво-трепетное?
— Это… можно истолковать как «да»?.. — каким-то недоверчивым тоном выдохнул парень, и Ами с тихим смешком кивнула, зарываясь носом в его рубашку.
От Клауса удивительно успокаивающе пахло, и ей казалось, что теперь им ничто не страшно.
— Мне кажется, — негромко произнесла она, спустя пару секунд поднимая на него глаза, — я совсем ничего не знаю. И я… боюсь разбираться в этом одна.
— Мы можем во всем разобраться вместе, — улыбка Клауса была какой-то будто бы лихорадочной — то ли от накатившего на него счастья, то ли оттого, что они оба были действительно не в себе. Ами улыбнулась ему подрагивающими губами.
— Конечно.
— Значит, — в тоне юноши поселился этот ненужный (прекрасный) трепет, — теперь я могу… мне можно поцеловать тебя?
Девушка засмеялась, чувствуя, как щеки заливает стыдливо-удовлетворенной краснотой. Бойтесь своих желаний, так говорят?
— Если осмелишься.
Губы у Клауса были горячие, и сам он был порывист и ласков, когда крепко обнял ее, привлекая к себе вплотную и принимая вызов.
И, вне сомнения, он был смел.
========== Act 11 ==========
***
Усаги не знала, куда деть себя от смущения. То ли она была слишком слепа в своей неожиданной влюбленности, то ли Мамору действительно… делал ей знаки внимания. Нет, он… они ходили вместе в кино, и он вел себя как настоящий принц, но это все было вроде как по-дружески. Или — не очень.
Усаги не слишком-то разбиралась в этом, потому что никогда ее не приглашали куда-то действительно понравившиеся ей парни, а потому приходилось краснеть, кусать губы и улыбаться, когда они с Мамору нечаянно сталкивались руками.
Хотя, надо сказать, сам Мамору тоже вел себя не слишком уверенно. Они говорили много — в основном о музыке, — но он… словно присматривался к ней. Вглядывался в ее черты, склонял голову набок и наблюдал за ее движениями — и улыбался иногда, как будто вспомнил что-то очень хорошее.
Неудивительно, что на фоне всех этих улыбок, переглядываний и предложений подвезти до музшколы Усаги начали сниться всякие сны. Они ей и раньше снились, на самом деле — в них было много танцев, смеха и летящих платьев, — но это… это было что-то совсем другое.
Ей снился Мамору. Черный доспех, растрепанная челка, плащ с кровавым подбоем, меч на перевязи — и полные восхищения глаза. Обращенные на нее.
Они стояли на открытой галерее, из окна которой был виден купающийся в ночном серебре сад, и он гладил ее по руке, ласковый и спокойный, смотрящий так, как никто никогда не смотрел.
Как Усаги мечтала, чтобы на нее так посмотрели когда-нибудь.
Но сны — это было одно. Гораздо интереснее было то, что происходило с ней наяву. И не только с ней. Когда к ним подошла в кафе девушка по имени Хино Рей и сказала, что они — перерождение, реинкарнация, избранные, — она заметила, как покрылся инеем в руках у Ами мобильник.
Кроме прочего… у Мако в квартире была целая оранжерея, и ни одни не цвели цветы в свое время — всегда раньше срока, Минако буквально примагничивала взглядом мужчин, а сама Рей видела человека насквозь, стоило ей только взять его за руку.
За собой Усаги чего-то очень особенного никогда не замечала. Да и то сказать — что нужно при таких подругах? Разве что быть стабилизатором чужих способностей (спасибо Ами за умные словечки и сезде-манге — за шаблон), но и только. Интересно было только одно: знал ли дернувшийся и ищущими глазами уставившийся на нее Мамору о том, что в другой жизни они были кем-то… очень близкими?
Усаги жутко покраснела, когда Кайдо вскользь заметил, что короны идут ей больше восточных диадем, и что если ты используешь в бою бумеранг — будь готов, что он к тебе вернется.
Это было странностранностранно.
Но еще страннее было то, что Кайдо морщился, когда она называла его по имени, и куда охотнее откликался на ленивое «Жадеит». Сама Усаги совершенно не представляла, как ей откликаться на торжественное «принцесса Селенити», и не верила в происходящее до конца.
Кто же знал, что до конца ей верить было не слишком и нужно?
***
— Знаешь, я даже не думал, что все так повернется, — они сидели в парке, и Мамору задумчиво потягивал кофе из банки. — В смысле… — он растерянно усмехнулся, — я же просто нашел твой медиатор. И все. Как так вообще вышло, Цукими Данго? Ведь я никакой не принц, — его прорвало на смех. — Я вообще даже не знаю, кто я.
Усаги пожала плечами, глядя перед собой и в задумчивости жуя закушенную губу. Они пришли сюда после очередной напряженной встречи в храме у Рей и теперь, кажется, оба не знали, как вернуться в привычную колею, потому что иначе уже перешли бы к шутливым пикировкам.
— Не знаю, — вздохнула девушка в итоге. — Я склонна верить, — тихо призналась она, — но не совсем.
Мамору склонил голову к плечу, снова вглядываясь в нее — голодно, ищуще, понимающе — и вскинул бровь:
— Это как?
— Не по отношению к себе, — пояснила девушка. — Я видела, что случается с другими, знаешь ли. Мина, Мако, Ами, Рей… Они все очень особенные, — она слегка улыбнулась. — А я обычная, понимаешь? Ничего такого во мне совершенно нет.
Мамору смотрел и смотрел, пока она говорила, и ей казалось, он неотрывно наблюдает за тем, как движутся ее губы, и как приливает кровь к следам на том месте, где она прикусывала. А когда она замолчала — мотнул встрепанной челкой в знак отрицания и неожиданно произнес почти что благоговейно как-то, как завороженный:
— Неправда. Ты очень особенная, Усаги. Ты просто не замечаешь.
Это был первый раз, когда он назвал ее по имени. И это было так на него непохоже, что от неожиданности Усаги дернулась.
— Это чем же таким? — рассмеялась она неловко. — Мужчин взглядами не притягиваю, будущего не вижу, с цветами не разговариваю, супер-интеллектом не обладаю… — она бы еще продолжила перечислять, но Мамору снова мотнул головой — и внезапно коснулся ее руки. Погладил ладонь кончиками пальцев, чуть улыбнулся — почти утомленно, почти пришибленно, как будто только что слушал свой любимый тяжеляк, но теперь у него болит голова — и заявил:
— У тебя голос особенный, дурочка. Знаешь, как завораживает? — Усаги замерла, глядя на него во все глаза, но он только кивнул. — После разговоров с Рей держать себя в руках очень сложно. Но тебя очень приятно слушать, ты успокаиваешь. Поверь мне, — его улыбка вдруг стала горькой, — я знаю.
Он продолжал гладить ее по руке, и Усаги боялась двигаться. Сидела и чувствовала, как расползаются по телу мурашки от этих прикосновений. Каких-то как будто знакомых, но забытых прежде на долгое время.
— Знаешь, — неуклюже попыталась перевести тему она, — я тоже не думала, что все так получится. Ты мне просто понравился, и захотелось тебя блинчиками угостить.
Глаза Мамору странно загорелись — какой-то незлой насмешкой, — и парень прищурился. И тут только Усаги поняла, что сказала.
— Значит, понравился? — уточнил он легко. — Встрепанный студент, у которого в голове формулы, а на языке — гадости?