Жадеит засмеялся.
— Чокнутый звездочет! — хотя веселье недолго длилось — уже через пару секунд он пожал плечами. — Я все до последнего момента помню — даже как схватил Рейану за локоть в том проклятущем автобусе и как меня тогда током от этого прошибло. Я еще подумал — что это за ерунда такая, я же ведь… ничего не чувствую.
— А потом? — Нефрит так и не повернул головы, но слушал очень внимательно, как будто чужие откровения его действительно интересовали. Уж не сравнивал ли он ощущения?
— А потом ничего. Она была красивая, слабая и серьезная. Я не посмел прикоснуться к ней, а там подоспели Амели и Селенити.
— Ами и Усаги, — поправил Нефрит также наигранно спокойно. — Мы живем в другую эпоху, Жад. Ты со своими видениями хоть помнишь еще, как тебя самого зовут?
— Такаяма Кайдо, — хмыкнул парень в ответ. — Учусь в адвокатуре и работаю помощником у Хино Аято. Кстати, ты знаешь… — он внезапно ощутил, как горло сдавило, — у Рейаны и здесь нет матери.
— А ее отец не похож на Арея*, да? — проницательно усмехнулся Неф — и тут же задумался, хмурясь. — Погоди-ка… Хино. Так ты на него работаешь? — он наконец повернул голову и буквально впился в Жадеита — Кайдо, твое имя Кайдо — взглядом. — И когда успел?
— Я всегда был смышленым парнем, — дернул уголком губ парень, повторяя когда-то Нефритом же и сказанные слова. — И да — этот червяк Аято совершенно не похож на короля Арея. Мыслю, именно из-за этого Рей его и недолюбливает. Ну… и еще из-за смерти матери, разумеется.
— Но ты позвал меня не поэтому, — нетактично заметил Нефрит и выбросил в урну едва уловимо дымящийся окурок. — Не думаю, что ты хотел обсудить то, как все изменилось за это время.
— Не совсем, — Кайдо чуть улыбнулся — наверное, совсем как Рей — и посмотрел на друга в упор. — Я здраво рассудил, что только мы с тобой толком помним что-то и понимаем, в чем дело. Ты же астролог, в конце концов.
— А еще я до сих пор умею картошку чистить так, чтобы кожура была тонкой-тонкой, — насмешливо заметил Нефрит. — Ты смотри, сколько времени утекло, а оно как вбито.
— Любовь к совершенству и все такое, — поддержал Жадеит.
Они рассмеялись, и стало как будто проще.
— Но все-таки, — Нефрит прочистил горло и склонил голову к плечу. В глазах его плясали смешинки. — Почему я, а не Энд и не кто-то из ребят? Почему именно я один? Из меня сомнительного качества помощник.
— Ты видел, как они смотрят? — ухмыльнулся Жадеит. — Цоизит только Амели глазами и пожирает, принц наш занят исключительно прекрасной Селенити, а Кунцит… ох, Кун, дать бы ему затрещину, ведь самый рассудительный из нас всех, а память ему как отшибло. Только ты и остаешься. Кобель кобелем, а держишься хорошо.
— Да память всем отшибло, — не согласился Неф и выщелкнул из пачки еще одну сигарету, будя в парне едва преодолимое желание выбить ее у него из рук. — А касательно кобелей… уж кто бы тут говорил что. Ты бы себя со стороны увидел — такое ощущение, что Рейана — божество, которому ты поклоняешься.
Кайдо — ну наконец-то хватило сил вернуться к этому имени — покладисто кивнул, надеясь, что его лицо не изменило цвета. Было бы очень странно, если бы он, взрослый человек, смутился столь очевидного факта.
— А так и есть, — нарочито беспечно подтвердил он. — Но заметь, не только я смотрю на свою любимую женщину как на богиню.
— Мако еще не женщина, — светским тоном поправил Нефрит и завел глаза. — Не уходи от темы. Что ты замышляешь, если позвал только меня сегодня?
Жадеит пропустил его похабное уточнение мимо ушей и поборол в себе двойственное желание — обнять друга и отвесить ему затрещину. Вместо этого он сказал:
— Мы с Рей решили, нам требуется ритуал. А еще — надо отловить меченую живность наших замечательных подруг и допросить на предмет происходящего.
Нефрит прикрыл рот ладонью, тут же выплюнув сигарету и, кажется, повредив тлеющим ее концом кожу, и хрюкнул от смеха.
— Живность? — спросил он, успокоившись. — Ритуал? Мы в двадцатом веке, Такаяма Кайдо, очнись.
— Я знаю, что говорю, — как можно более убедительным тоном заметил Жадеит, ужасно устав называть себя чуждым именем, принадлежавшим ему всего два неполных десятка лет. — Живность — это жрецы, Нефрит. Кошка Селенити — это приставленная к ней когда-то Сереной Луна, первая фрейлина. А белый кот — Артемис, помощник Минории как верховной сенши. И видел бы ты…
— Да знаю я, как эта меченая живность смотрит на нас на всех, — перебил Нефрит и затянулся помятой сигаретой, не став ее выбрасывать. — Просто я до сих пор не могу поверить до конца в то, что это не сон. Я знаком с Мако уже три недели, но все это время никак не могу понять…
— Мы преклонили колени перед Эндимионом, когда тому было пятнадцать лет, — не дожидаясь конца тирады, выпалил Жадеит и сам удивился своей горячности. — Это случилось осенью, и в этот день разразилась гроза — гром, ливень и молнии. Мы клялись быть верны ему до последнего вздоха, прикрывать его спину от чужих предательских ножей и никогда не иметь своих. За месяц до этого отчаянный принц-волчонок подобрал меня в замызганной подворотне с гноящимися глазами, — он вновь посмотрел на настороженно замершего друга в упор. — Теперь ты уверен?
Нефрит впервые за все это время широко и искренне улыбнулся.
— Теперь — бесспорно.
Комментарий к Act 8
**Арей** — форма имени Арес. Арес — греческий бог войны и военной мощи. В римском пантеоне богов аналогом ему является бог Марс, тоже, естественно, бог войны.
========== Act 9 ==========
***
Син* не верил себе. Он всегда очень критично относился к своим ощущениям, и это не раз его выручало. Это важное качество — самокритичность — привил ему отчим-европеец, тогда как мать-азиатка наградила его лишь своей фамилией и восточным разрезом глаз, совершенно странно смотрящимся со смуглой кожей и похожей на седину платиной в волосах.
Иногда парень напоминал самому себе темного эльфа (тогда как его брат был светлым, да уж), и, как видно, именно это впоследствии привлекло к нему внимание Чиба Мамору, когда братья Сайто переехали после смерти отца Клауса в Японию.
Шутка ли — Син с детства учил японский язык, как и его единоутробный брат, но до этого на родине матери они ни разу не были, и это, вкупе с необычной внешностью, явно делало их теми самыми «бака-гайдзинами», за которых тут числили немногих иностранцев.
Япония была страной дорогой и довольно чопорной, и братья жили лишь тем, что им капали на счет в банке проценты с доли в компании, которую они унаследовали от покойного родителя.
Однако это все история. Син был уверен, брату неважно, где и как они живут, пока он имеет возможность как губка поглощать новые знания и делиться ими с окружающими в своей неповторимой нахальной манере — Клаус по большей части не считался с японским этикетом, любил лапать малознакомых людей, громко разговаривал и частенько бывал наказан за всякие пакости, омрачающие его репутацию одного из лучших учеников школы.
Правда, Син заметил, в последнее время брат притих и стал использовать суффикс «сан» в большинстве разговоров по телефону. Может, это обусловливалось тем, что он влюбился в хорошенького мышонка, который учится с ним в одном классе, а может — знакомством с новыми людьми, кто тут скажет.
Однако Мидзуно Ами определенно благотворно влияла на его воспитание.
Впрочем, Сину сейчас было вовсе не до своего сумасбродного братца. Он очень любил Клауса и очень пекся о нем, разумеется, тот ведь был теперь единственным его родственником, однако…
Однако теперь у него были свои проблемы.
Нет, конечно, проблемы у него начались еще на пути в Японию — в виде горячечных сновидений о войне и фантомных болей в местах ранений, которых у него никогда не было. Просто по приезде в Токио этих проблем стало куда больше.