– Опять эта песня. Ришар, а что это за композиция?
– Это Джонни Холлидей, французский Клифф Ричард, – сказал Бельи. – Называется «Мария». Очень оригинально, хе-хе. Год назад была просто хитом.
Мы сели у стойки и взяли по пиву. Бармен и он же владелец бара, дородный и представительный бородач сорока с лишним лет, с подозрением поглядывал в нашу сторону.
– Вы туристы? – полюбопытствовал он, услышав, что мы говорим по-английски.
– Да, мы не отсюда, – подтвердил Бельи. – Мы остановились в гостинице на Плейс-Дени.
– Ага, – задумчиво протянул бармен, снял с плеча полотенце и принялся сосредоточенно протирать стаканы. – И что собираетесь посмотреть в наших краях?
– Пока не знаем. А вы что посоветуете?
Бармен поднял к свету очередной стакан и придирчиво рассмотрел его на предмет вероятных пятен. Стакан сиял ослепительной чистотой, но бармен все равно засунул в него уголок полотенца.
– Может быть, вам стоит съездить в деревню на холме.
– А что за деревня на холме? ~ спросил Бельи.
– Она называется Ренн-ле-Шато. – Бармен вновь поднял к свету все тот же стакан. – С этим селением связана одна любопытная история. Про какого-то священника. – Он еще раз протер стакан и поставил его на полку за стойкой. – Но я не знаю подробностей, – поспешно добавил он.
Впрочем, уже через четверть часа, когда мы пригласили его присесть с нами и выпить пива (разумеется, мы угощали), он довольно активно подключился к нашему разговору о тайне Ренн-ле-Шато. Не то чтобы он с нами разоткровенничался, но сказал, что родился в Куазе и прожил здесь всю жизнь. И его родители – тоже.
– Так, может быть, они знали Мари Денарно, домоправительницу Соньера? – спросил Скэбис.
– Нет, – как-то уж слишком резко ответил бармен. – Не знали.
– Но Мари умерла в 1953 году, когда общее население Ренн-ле-Шато и Куазы составляло… сколько там… человек триста от силы, – заметил Скэбис. – И наверняка все знали всех.
Бармен пожал плечами, как это умеют только французские бармены.
– Наверняка ваши родители знали Мари Денарно, – не отставал Скэбис.
Бармен надул губы и задумчиво почесал бороду. Мне показалось, что он собирается что-то сказать, вроде как сделать признание. Но он лишь покачал головой.
– Я уже закрываюсь, – объявил он.
– Давайте, что ли, еще по пиву, – предложил Скэбис.
– Я уже закрываюсь, – повторил бармен, не обращая внимания на кучку евро, которые Скэбис пододвинул к нему через стойку. Он забрал наши пустые стаканы и ушел в кухню, не сказав больше ни слова.
4
Ренн-ле-Шато
Следующий день начался значительно раньше, чем предполагалось. В ту ночь я долго не мог заснуть, а когда проснулся – даже не сразу сообразил, где нахожусь, в частности, и потому, что за окном было еще темно. Я схватил свой мобильный с тумбочки у кровати, взглянул на часы и застонал. Время было четыре утра.
Я свернулся калачиком, натянул одеяло на голову и принялся лихорадочно шарить в мозгу в отчаянных поисках кнопки ВЫКЛ. Но тщетно. Через пару секунд снизу раздался вполне однозначный стук в дверь, за которым последовал встревоженный женский голос:
– Мсье Бельи, мсье Бельи… – и еще более настойчивый стук.
Потом послышались и другие голоса, приглушенные и невнятные – неразборчивый гул, доносившийся с площади за окном, – и рокот автомобильного двигателя, работающего на холостых оборотах.
Я как мог крепко зажмурился, но уже понял, что все бесполезно. Сбросив с себя одеяло, встал и подошел к окну. Я был еще полусонный, но как только выглянул в окно, сон сняло как рукой – да еще бы его не сняло, если принять во внимание, что на площади перед гостиницей в оранжевом свете уличного фонаря наблюдались две полицейские машины. Трое жандармов топтались на крыльце прямо под моим окном, мой разинутый в изумлении рот привлекал мошкару (на вкус весьма неприятную, должен заметить), а из окна слева высовывалась любопытная репа Скэбиса. Из гостиницы вышел Ришар Бельи в сопровождении еще одного жандарма. Дальше последовал продолжительный разговор на французском, причем Бельи больше слушал, нежели говорил, а по окончании беседы двое жандармов сопроводили Бельи к нашей машине, припаркованной в дальнем конце Плейс-Дени.