Первое, что мы увидели, когда зашли в кухню Алена, – его модель. Она сразу бросалась в глаза. Тамплиер Тони был прав. Потрясающее изделие. Детали были разбросаны буквально повсюду, а основной «костяк» стоял на огромном столе, занимавшем большую часть кухни. Церковь, кладбище, дом священника при церкви, вилла Бетания, Башня Магдала – весь «мир Соньера». Сходство было поразительным. Невероятная точность деталей, вплоть до отдельных кирпичиков и черепицы на крышах. Вплоть до каждого дерева, каждого кустика, каждой кочки. Все это великолепие было сделано из бумаги, покрытой специальным лаком. Оригами под кислотой.
Но самое главное было еще впереди. Держа сигарету в зубах и щурясь от дыма, Ален принялся ворочать какую-то деревянную палку, торчавшую из-под стола под прямым углом, как будто он сидел в лодке и греб веслом. Модель на столе медленно вертелась по кругу – судорожными рывками, с натужным скрипом. Мы застыли с отвисшими челюстями, когда Але» принялся щелкать крошечными рычажками-переключателями» и стены и крыши бумажных зданий раскрылись, и обстановка внутри тоже была точной копией реальности. А в качестве piuce de résistance[7] Ален нажал на кнопку, и в церкви зажглись крошечные лампочки.
Мы со Скэбисом изучали модель очень долго и тщательно. Она была выполнена в масштабе 1:25 и открывала в буквальном смысле новую перспективу на церковь и все владения Соньера, тем более что Ален учел все детали, и среди них было немало таких, о которых мы даже не подозревали, пока не увидели их на модели. Например, подземный ход, начинавшийся за одним из каминов в доме при церкви и проходящий под церковью, или крошечный глазок в стене спальни, сквозь который просматривалась вся церковь. Причем этот глазок было никак невозможно заметить со стороны, потому что он располагался посреди витиеватого барельефа на западной стене. Рядом с фигурой старушки с зонтиком, если это хоть сколько-нибудь важно.
– И сколько вы все это делали? – спросил Скэбис.
– Она еще не закончена, – сказал Ален, открывая бутылку вина. – Думаю, через год я завершу. А так я ее делаю уже восемнадцать лет.
Потом Ален показал нам свою библиотеку: древние пыльные книги, пожелтевшие карты, стопки выцветших фотографий и толстые папки, набитые бумагами. Скэбис спросил про Александрину Марэ и Гильома Денарно, и Ален сказал, что они несколько лет жил и в доме при церкви вместе с Соньером и Мари, и показал нам план дома с обозначением комнат: «Chambre de Sauniere», «Chambre de Marie» и «Piece Famille Denarnaud».[8] Когда мы спросили про Башню Магдалу, он показал нам фотографию Франсуа Миттерана, стоящего на башне. Снимок был сделан за пару дней до того, как Миттерана выбрали президентом Франции в 1981 году. Когда мы спросили Алена, xoрошо ли он знает Генри Линкольна, он отвел нас к себе в кабинет, где на стене в элегантной рамке висела гигантская копия зашифрованных пергаментов Соньера, которую, как сказал Ален. ему подарил сам Генри. Ее сделали для самой первой телепередачи, посвященной загадке Ренн-ле-Шато, которую Генри Линкольн снимал для Би-би-си. А когда Скэбис просил про Сионскую общину, тайное общество, о котором предположительно упоминается в первом зашифрованном документе – «Это сокровище принадлежит Дагоберту II королю и Сиону», – Ален не на шутку разволновался. Он обратился к Бельи по-французски и говорил минут пять, после чего перешел на английский.
– Я хранитель Ренн-ле-Шато, – объявил он. Его глаза полыхали огнем. Он обвел нас пламенеющим взглядом и поднял указательный палец кверху. – Сейчас я скажу одну вещь, которую вы должны знать. Говорят, что здесь спрятаны сокровища. Деньги. Поэтому люди сюда и едут. Ну да! Разумеется. Вы тоже, должно быть, приехали искать сокровища. И это правда. Здесь есть сокровище, и есть деньги, и они могут стать вашими. Это не так уж и трудно! Да! Поверьте мне. Они могут стать вашими!
Но… – Он опять поднял палец, – Это еще не все. Здесь есть не только сокровище. Здесь очень опасно. Поэтому остерегайтесь. Силы, хранящие Ренн-ле-Шато… с такими вещами не шутят. Все говорят о сокровищах, но никто не говорит о тьме. Тьма настигнет того, кто получит сокровища.
Я не понял, о чем говорил Ален, и решил, что мне лучше об этом не знать. Однако его загадочные слова никак не шли у меня из головы. Теперь мне стало еще тревожнее, еще неуютнее.
На следующий день Скэбис с Бельи вдруг почувствовали себя плохо. Их постоянно тошнило, и оба все утро пугали белого друга. Бельи возлагал вину на тяжелое пищевое отравление, а Скэбис – на Бельи. Впрочем, вскоре после полудня у них все прошло, но настроение было безнадежно испорчено. Мы все ходили какие-то раздраженные и постоянно друг на друга срывались. Вечером, когда мы ехали по узкой горной дороге, на проезжую часть выскочило большое четвероногое животное. Скэбису показалось, что это был волк, а мне – что дикий кабан. Мы спорили больше часа. Даже Бельи сказал свое веское слово – хотя он спал на заднем сиденье и зверюгу вообще не видел.