Мы отправили Эмме письмо на ее электронный адрес, указанный на сайте: представились журналистами и спросили, не согласится ли она взглянуть на древние рукописные документы, предположительно связанные с тайной спрятанных сокровищ. Я был уверен, что ответа не будет, и особенно после того, как по настоянию Скэбиса мы написали, что упомянутое сокровище – это, вполне вероятно, Святой Грааль, и клятвенно пообещали, что она «не останется в обиде», если полученная от нее информация поможет нам в поисках и мы обнаружим что-нибудь по-настоящему ценное. Но ответ, как ни странно, пришел. Причем Эмма, должно быть, сидела за компьютером, потому что ответ пришел чуть ли не через пару минут. И что самое удивительное, она не отписалась в том смысле, что «ребята, сдавайтесь в дурдом». Она написала, что заинтригована нашим письмом и готова встретиться. Вполне очевидно, что тетенька тоже страдала необратимым умственным расстройством – как и мы со Скэбисом.
Через несколько дней мы встретились с Эммой Баше в одной кофейне в центре Лондона. Это была привлекательная моложавая женщина средних лет, стройная, высокая, с очень короткими огненно-рыжими волосами («У меня прическа, как в «Тенко», – пошутила она в ответ на вопрос, как мы ее узнаем). Она объяснила, что в почерке отображается личность («Почерк всегда выдает твое истинное лицо. По почерку можно сказать очень многое о человеке и понять, что он собой представляет на самом деле»), и что почерк каждого человека столь же уникален, как и его отпечатки пальцев. Эмма добавила, что графология – это серьезная и точная наука, и что уголовная полиция нередко прибегает к услугам графологов при расследовании преступлений и проверке подозреваемых.
Больше всего нас со Скэбисом интересовал вопрос, можно ли определить, кто составил зашифрованные документы с королем Дагобертом и синими яблоками: один и тот же человек или все-таки двое разных. Поскольку текст на обоих пергаментах был записан заглавными буквами в стиле скорее печатном, нежели рукописном, мы опасались, что вряд ли здесь можно сказать что-то определенное – даже специалисту-графологу с двадцатилетним стажем, – но, едва взглянув на фотокопии, Эмма сразу же объявила, что сама форма букв уже кое о чем говорит, но ей нужно все рассмотреть как следует. Пока Эмма рассматривала документы, мы со Скэбисом сидели молча, чтобы ей не мешать. Для чистоты эксперимента мы рассказали ей очень немногое об истории этих пергаментов и не стали упоминать многочисленные теории об их авторстве. Мы только сказали, что нам неизвестно, кто их составил и был ли это один и тот же человек.
– Тут есть существенные различия, – наконец проговорила Эмма. – Конечно, для полной уверенности надо бы посмотреть оригиналы, но я бы сказала, что эти два документа написаны разными людьми. Помимо несоответствий в стилистике и разбивке… чтобы это заметить, вовсе не обязательно быть графологом… они отличаются самим начертанием букв. В коротком тексте наклон почти незаметен, – она постучала пальцем по документу с Дагобертом, – а в длинном тексте он проявляется очень явно, причем беспорядочно. И обратите внимание на букву «М». В коротком тексте это обычная «M», a в длинном она загибается внутрь в нижней части. Иногда она выполнена в форме сердца, а иногда… ягодиц, причем явно женских. Хотя, может быть, мне это кажется из-за собственной испорченности. В общем, чем больше я на них смотрю, тем вернее убеждаюсь, что эти два документа написаны разными людьми. В длинном тексте есть несколько фрагментов, когда средняя зона букв опускается в нижнюю. Тот, кто это писал, пребывал в состоянии крайнего напряжения. На него что-то давило. Или, лучше сказать, что-то его угнетало. Он был чем-то встревожен, причем очень серьезно. Скорее всего он вообще был серьезным и напряженным. Как теперь говорят, по жизни. А вот у автора короткого текста таких проблем, видимо, не было. Похоже, что он был в ладу с собой. И вообще редко когда напрягался и был человеком веселым и легким в общении.
Мы со Скэбисом слушали и поражались – и еще больше мы поразились, когда Скэбис показал Эмме тонкую, всего страниц в пятьдесят, книжку, купленную в книжной лавке в Ренн-ле-Шато. Это были избранные письма Соньера с репринтным воспроизведением рукописных оригиналов. Скэбис спросил у Эммы, что она может сказать об авторе этих писем. Опять же для чистоты эксперимента он не дал ей никакой информации о Соньере и сказал только, что письма были написаны в самом начале двадцатого века.
Скэбис откинулся на спинку стула и отпил кофе. Как и я, он настроился ждать достаточно долго, пока Эмма изучит письма, как это было с зашифрованными пергаментами. Но на этот раз ей не потребовалось много времени. Едва Эмма раскрыла книгу, она тут же выдала:
– Писал явно гомосексуалист…
Я подумал, что Скэбис подавится кофе. Или же выплюнет его на стол. Но ему все-таки удалось проглотить, что уже было во рту, после чего он еще пару секунд приходил в себя и наконец выдавил:
– Это вы так пошутили?
– Ни в коем разе, – сказал Эмма, листая книжку. – Это же очевидно. Нижняя зона букв, которая соотносится с физиологией, выдает характерные особенности, свойственные мужчинам с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Может быть, он не имел связей с мужчинами, но при этом всегда оставался латентным гомосексуалистом. Это точно на сто процентов, – Она продолжала листать книгу, выдавая комментарии на ходу: – Умный, решительный, хорошо образованный человек… здравомыслящий… и при этом с хорошо развитой интуицией… Энергичный, артистичный, творческий… Как теперь говорят, креативный… причем очень даже… Да, все правильно. Энергия бьет через край. Разносторонняя личность с широким кругом интересов. Однако присутствуют явные комплексы на почве секса Неудовлетворенность, ярко выраженный эдипов комплекс. Замечательное чувство юмора, острый, пытливый ум… Тяга к экстравагантности и театральщине, причем театральщине в хорошем смысле. Жизнь – это театр, и мы в ней актеры. Интересная, сильная личность. Я бы с большим удовольствием пообщалась с таким человеком.
– Он был честным человеком? – спросил Скэбис.
– Да. Я бы сказала, что да. – Эмма еще раз взглянула на образец почерка на раскрытой странице. – Здесь нет ничего, что наводило бы на мысли об обратном.
– Но у него были свои секреты? – подсказал Скэбис.
– Да, безусловно. Но не в смысле стремления обманывать.
Скорее всего эти секреты касались его частной жизни. Быть может, его сексуальных пристрастий. Он не был испорченным человеком. Осторожным – да, но не испорченным.
Хотя Эмма так и не сумела сказать, не мог ли автор этих писем быть также и автором одного из зашифрованных текстов («Есть какие-то косвенные указания, но они слишком неубедительны»), мы со Скэбисом получили немало другой информации к размышлению. В частности, что Соньер был голубым. А как же бурный роман с Эммой Кальве?! Как же интимная связь с Мари Денарно?! Как же теория Фера, что Мари была дочерью Соньера?! (Хотя такая возможность все-таки не исключается, даже если Соньер был геем.) Однако Эмма Баше была абсолютно уверена, что автор писем, собранных в книге, относился к мужчинам нетрадиционной ориентации, и во всем остальном ее описание Соньера попало в цель. Во всяком случае, оно полностью согласовывалось с представлением о Соньере, которое сложилось у нас со Скэбисом. А когда мы уже допив ли кофе, Эмма «добила» нас окончательно.
– Господи, что это? – проговорила она, добравшись до самых последних страниц. – С ним что-то случилось. Он слабеет. Вся былая энергия сходит на нет. Господи, он умирает. Но отчаянно цепляется за жизнь. На это больно смотреть. Он был очень серьезно болен, когда писал это письмо. Вы знали, что он был смертельно болен?
В книге были собраны письма Соньера за период с 1915-го по 1917 год. Эмма об этом не знала, но последнее письмо, воспроизведенное в сборнике, было написано 13 января 1917 года, за четыре дня до сердечного приступа. А еще через пять дней Соньера не стало.
В силу погодных условий сезон посиделок на Скэбисовой веранде завершился к концу октября. Мы перебрались в «тепло» и заседали попеременно то у Скэбиса на кухне, то у меня в кабинете, то за нашим любимым столиком в «Грифоне», продолжая активное критическое обсуждение уже существующих теорий о Ренн-ле-Шато и генерируя свои собственные идеи. Мы несколько раз просмотрели все видеоматериалы, отснятые мною за две поездки в Ренн, проанализировали каждый кадр и – сразу скажу, без особых успехов – попытались найти ключ к разгадке в текстах «Le Serpent Rouge» и «La Vraie Langue Celtique» Анри Буде. Мы мало что поняли даже из тех фрагментов, которые существовали в английском переводе, не говоря уже о французских оригиналах.