Мы уже подъезжали в Бирмингему, мои двое попутчиков по-прежнему пребывали в полном коматозе, а я погрузился в раздумья на тему «А во что верю я?». Собственно, в последнее время я только об этом и думал, но так ничего и не выдумал. Я уже начал подозревать, что я действительно непробиваемый скептик и в силу данной особенности организма не могу верить во что-то такое, чего нельзя увидеть глазами, потрогать руками, услышать ушами, почувствовать носом или попробовать на вкус. В качестве человека разумного я представлял собой базовую модель, оснащенную лишь пятью чувствами, а не шестью – как в продвинутой версии. Поэтому я никогда не вступлю в тайное общество. И не буду похищен инопланетными пришельцами. И не увижу призрака. И не стану святым и героем, поскольку святости и героизма во мне ни на грош.
– Я безнадежно нормальный человек. В самом обыденном, скучном смысле, – усмехнулся я и на долю секунды отпустил руль. Даже не то чтобы отпустил, а просто расслабил пальцы. И тут же вспомнил про боль в ладонях. Погруженный в раздумья, я совершенно о ней забыл, тем более что мягкая вибрация руля заменяла массажер, а боль была не настолько сильной, чтобы на ней заморачиваться. Но она не прошла. Ладони по-прежнему ныли. Я пару раз согнул-разогнул пальцы, и у меня по спине пробежал холодок. Может быть, я не такой уж и скептик. Может быть, у меня тоже есть некое шестое чувство, просто я не умею им пользоваться. Может быть, я еще стану героем.
12
Ренн-ле-Шато
– Ты, знаешь ли, не увлекайся. А то закончишь в АЭ.
Я сделал озадаченное лицо.
– В обществе анонимных эзотериков, – пояснил Скэбис. – Представь картину: все сидят, собрались в кружок, а ты говоришь: «Здравствуйте, я Кристофер. Я эзотерик». Перед людьми неудобно. И потом, надо еще разобраться… А вдруг тебе не пойдет мефистофельская бородка? Или висячие усы. Будешь ходить как дурак, и тебе будет стыдно.
Рождество приближалось со страшной силой – как и время закрытия «Грифона», уже в самом ближайшем будущем. Обычно мы не засиживались в «Грифоне», но в тот вечер зависли до «пока не начнут выгонять». Мы сидели у стойки, щурясь на блестящую елочную мишуру, развешенную по всему залу. Скэбис достал из кармана какую-то продолговатую штуку, завернутую в серебряную фольгу.
– Вот. – Он сунул сверток мне в руки. – С Рождеством.
Я думал, что это плитка шоколада. Но оказалось – записная книжка с объемным изображением Иисуса на обложке. Если наклонить книжку вперед, Иисус поднимал руки над головой.
Я улыбнулся:
– Классно, спасибо. Всю жизнь мечтал о таком подарке.
Смех смехом, но это действительно был подходящий подарок: для меня в тот момент. По возвращении из Шотландии я очень внимательно изучил евангелия гностиков, так что история жизни Иисуса открылась мне с новой, неожиданной стороны. Продолжая улыбаться, я вручил Скэбису рождественскую открытку. Не в плане подарка, а чтобы он почитал, что в ней написано. Открытку мне прислал Гарри – «звездный» Гарри в мешковатых шортах и шляпе с полями, загнутыми впереди, я получил ее утром.
– Это от Гарри. Почитай, что он пишет.
– «Работа идет полным ходом. Я сделал немало интересных открытий после нашей поездки в Ренн-ле-Шато», – зачитал Скэбис вслух. – На будущий год хочу съездить туда еще раз. Если вы вдруг соберетесь в Ренн, можно мне с вами? Это было бы очень удобно в плане»… Э-э… не пойму, что за слово… «чего-то там затрат, и один я, пожалуй, не справлюсь. Мне могут понадобиться помощники».
– Похоже, Гарри напал на след. – Я многозначительно приподнял брови. – Надо его как-то опередить. В смысле, поехать в Ренн раньше. – Я помолчал, собираясь с духом. – Знаешь, что? А давай съездим туда на 17 января? День синих яблок. По-моему, хорошая мысль.
Вот тогда Скэбис и разразился пламенной речью об анонимных эзотериках.
– Ты больше не сможешь читать книги Генри Линкольна, – заключил он. – При одном только упоминании о Соньере у тебя будет рвать крышу. Станешь, как Герберт Лом в «Розовой пан-те»… э-э…
Он умолк на полуслове.
– Погоди… Ты что, серьезно? Ты действительно хочешь поехать в Ренн на 17 января?
Дней за десять до Дня синих яблок мы со Скэбисом сели в поезд сообщением Лондон – Париж. Мы поменялись ролями. теперь уже я уговаривал его поехать. Хотя ему тоже хотелось Ренн, он предпочел бы дождаться весны («Ты представляешь, какой там сейчас дубак?!»). Но я упорно стоял на своем и не принимал никаких возражений. Мое превращение в психа от эзотерики уже состоялось. Я представлял себя с мефистофельской бородкой, с висячими усами, с различными замысловатыми прическами и головными уборами. В итоге я понял, что наиболее близкий мне образец импозантной внешности – это автопортрет Пуссена.
Да, может быть, я излишне увлекся. Может быть, я и вправду закончу в АЭ. Или даже в дурдоме. Но мне хотелось увидеть волшебные «синие яблоки», которые появляются в церкви Марии Магдалины в Ренн-ле-Шато – ежегодно 17 января. Если я их увижу, для меня это будет значить, что я действительно отказался от роли пассивного наблюдателя, влез в самую гущу событий, стал непосредственным участникам– теперь я был к этому готов. Тем более я посмотрел расписание чемпионата и обнаружил, что все матчи в районе Дня синих яблок «Брентфорд» играет на выезде. Такое удачное стечение обстоятельств не могло быть простым совпадением.
Мы задержались в Париже на сутки – Скэбис хотел еще раз осмотреть Сен-Сюльпис и Сен-Жермен-де-Пре. Мы провели часа три (если не больше) в Сен-Сюльписе и столько же – в Сен-Жермен-де-Пре. Скэбис ходил с умным видом, со своим верным фонариком в одной руке и изрядно потрепанными фотокопиями «Le Serpent Rouge» – в другой. На следующий день мы доехали на поезде до Монпелье, где должны были встретиться с Бельи, которого пригласили поехать в Ренн с нами. Бельи сказал, что такое нельзя пропускать и что он непременно поедет и встретит нас на вокзале в Монпелье. Впрочем, я не удивился, когда уже на подъезде к вокзалу мне пришло SMS: «Задержался в Лионе. Приеду завтра, уже прямо в Ренн. Сегодня иду на свидание. С Бригитой. Огонь, а не женщина!!!»
Мы со Скэбисом взяли в прокате машину и поехали в Эсперазу, маленький городок неподалеку от Ренна, где родилась Мари Денарно (и где у нас были заказаны номера в гостинице). Согласно одной из версий истории Ренн-ле-Шато, до того, как пойти в услужение Соньеру, Мари работала в Эсперазе модисткой-шляпницей. Собственно, это похоже на правду. Отец Мави, Гильом Денарно, был «шляпных дел мастером» (о чем имелась соответствующая запись в старинной регистрационной книге которую мы просмотрели в городской мэрии прошлым летом), а сама Эспераза была шляпным центром провинции. Во времена Соньера в городе работало ни мало ни много четырнадцать шляпных фабрик. Две или три действуют до сих пор.
– Может, поэтому в здешних краях все немного с приветом, – заметил Скэбис, когда мы кружили по городу в поисках нашей гостиницы. – Не зря же есть поговорка: «Безумный, как шляпник». На самом деле шляпники часто сходили с ума. Раньше при обработке фетра использовали ртуть, а отравление ртутными парами – страшное дело. Судороги, нарушение речи. На поздних стадиях – галлюцинации и умственные расстройства. Поговорка «Безумный, как шляпник» была известна уже во времена Льюиса Кэрролла, так что Безумного Шляпника из «Алисы в стране чудес» придумал не он.
Мадам Ривье, хозяйка маленькой «домашней» гостиницы, где у нас были заказаны номера, владела также весьма симпатичной коллекцией узорчатых передников. У нее был старенький Лабрадор, который повсюду ходил за нею, как хвостик. Мы с облегчением убедились, что мадам не страдала умственными расстройствами (в свете давешнего разговора о шляпниках у нас были некоторые опасения). Она встретила нас с лучезарной улыбкой и говорила без умолку минут десять – разумеется, по-французски, так что мы со Скэбисом не поняли ни единого слова, – после чего удалилась в сопровождении своего Лабрадора. Эту гостиницу нам порекомендовали родители Скэбиса. Они не раз останавливались в заведении мадам Ривье и особенно хвалили здешние завтраки: как за качество, так и за количество. Завтраки были действительно грандиозными, в чем мы со Скэбисом убедились на следующий день – и продолжали убеждаться ежедневно. Мы так объедались, что потом даже и не обедали. Есть не хотелось до самого вечера. Нас слегка огорчило, что наша хозяйка не приходилась родственницей Жаку Ривье, священнику из Эсперазы, который исповедовал Соньера на смертном одре и настолько проникся услышанным, что отказал умирающему в последнем причастии и, по утверждению некоторых очевидцев, с тех пор никогда больше не улыбался. Однако сама гостиница – три спальни, гостиная с настоящим камином, поленница дров на крыльце – была просто волшебной.