Он умолк на полуслове. Почесал за ухом, задумчиво подергал себя за бороду. Сперва я решил, что он держит паузу нарочно – в манере Генри Линкольна, который работает под Орсона Уэллса, – но потом понял, что он не играет и не стремится создать драматическое напряжение. Он просто пытался решить не сказал ли он лишнего и стоит ли продолжать.
– Ну хорошо, хорошо, – сказал он, не выдержав наших со Скэбисом пристальных взглядов, побуждавших его к продолжению. – Как вы знаете, Ренн-ле-Шато стоит на месте древнего города Редэ, поселения вестготов. Это был большой город, возможно, в два раза больше Каркассона. Представьте сколько здесь жило людей. И сколько их умерло. Если рассматривать Ренн-ле-Шато в данном аспекте, получается, что это одно огромное кладбище. Куда ни ступи, всюду мертвые. Там под нами.
Металлическая вывеска «Синего яблока» задребезжала под сильным порывом ветра. У меня по спине пробежал холодок.
– Мертвые рядом, – сказал Тони. – В этом месте они всегда рядом.
Я безотчетно обвел взглядом зал.
– Я постоянно их чувствую. Чувствую их у себя под ногами.
– Может быть, это Крот роет тоннели, – сказал я с нервным смешком.
– Я их чувствую, – повторил Тони. – Я понимаю, как это звучит. Но это не бред сумасшедшего. Я их чувствую с первого дня, как приехал сюда. Поначалу я не понимал, что со мной происходит, но после той ночи…
Он опять замолчал и закусил губу.
– Давай мы будем тебя пытать, – предложил Скэбис, – чтобы ты рассказал все-все-все.
– Хорошо, хорошо, – сказал Тони. – В ту ночь, когда я создавал свой последний вихрь, я нечаянно открыл им выход. В наш мир вырвались тысячи душ. Я их видел. Своими глазами. Они поднимались из-под земли и возносились на небо. Не знаю, сколько их было. Все продолжалось минут пятнадцать. Очень похоже на клубы дыма, только это был не дым. Я знаю. Это были души мертвых. Клочья клубящейся эктоплазмы. Серой с зелеными прожилками. Повсюду вокруг.
Все страньше и страньше…
– Многие люди, которые приезжают в Ренн и остаются тут жить, говорят, что их что-то сюда притянуло, – продолжал Тони. – Та же Дженни, к примеру. У меня все было иначе. Я заехал сюда совершенно случайно. Но как только я здесь оказался, со мной действительно стало твориться странное. Как будто меня кто-то звал – или что-то звало. Тогда я не знал, что это было. А теперь знаю. И мне от этого радостно и хорошо. Я доподлинно знаю, что здесь мое место. Здесь мой истинный дом.
Когда мы вышли из «Синего яблока», Скэбис предложил прогуляться по деревне. Было еще не так поздно – часов одиннадцать, может, начало двенадцатого, – но нигде не горело ни единого огонька. Темно и тихо, и мир укутан морозной дремой. Собственно, я бы не стал осуждать жителей Ренна, что они залегли спать так рано. Я бы и сам сейчас не отказался забраться под теплое одеяло.
Наша машина одиноко стояла на опустевшей стоянке у церкви. Я открыл дверцу и сел за руль. Ну вот и все, завтра мы возвращаемся в Лондон. Когда я об этом подумал, мне даже стало немного грустно. Скэбис уселся на переднем сиденье и сладко зевнул. Да, сегодня был долгий день. К тому же Скэбис изрядно залился бренди. Я потихонечку вырулил со стоянки и поехал по главной улице. Нам со Скэбисом никак не давали покоя удивительные откровения тамплиера Тони, и мы принялись всячески их обсуждать, но как раз в тот момент, когда мы проезжали знак «Les Fouilles sont Interdites», нашу беседу прервал оглушительный грохот грома. Серебристая молния вспорола небо, ударив из ниоткуда. Причем мне показалось, что прямо над нами.
– Наверное, едва мы ушли, Тони сразу схватился за свои чародейские куриные кости, – сказал Скэбис. – Надеюсь, он знает, что делает, – добавил он через пару секунд с искренним беспокойством. – А то у меня нехорошее ощущение, что он играет с огнем.
Спустя еще два поворота на спуске с холма грянул очередной раскат грома, и небо разверзлось, и хлынул апокалипсический дождь. Вполне очевидно, что день собирался закончиться так же, как и начинался, и я уже начал мысленно готовиться к всенощному «ав-ав-ауууууууу» старенького Лабрадора мадам Ривье. Дождь лил и лил. Впечатление было такое, что мы проезжаем через автомойку. Дворники работали на полную мощность, но все равно еле-еле справлялись с потоком воды, льющейся на лобовое стекло. Я совершенно не видел дороги. Пришлось переключиться на первую скорость.
На каждом крутом повороте свет фар выхватывал из темноты отдельные фрагменты пейзажа – деревья и скалы, – а периодические вспышки молний высвечивали «панорамные» виды На очередном повороте ближе к подножию холма, когда склон стал пологим, а дорога – уже не такой замысловато-извилистой, свет фар скользнул по дощатой изгороди, и в то же мгновение яркая вспышка молнии осветила поле с другой стороны. Там были лошади. Возбужденные и беспокойные (видимо, из-за грозы), они жались друг к другу, сбившись в тесную кучку, и рыли копытами размокшую землю. Одна из них запрокинула голову: грива развевается на ветру, ноздри бешено раздуваются, напряженный застывший взгляд устремлен прямо перед собой. Прямо на нас. Их там было, наверное, чуть больше десятка. Все – ослепительно белые или серебристо-серые. Хотя вполне вероятно, что это была только видимость: следствие резкого импульса света в сочетании с блеском намокшей шкуры.
Я видел лошадей всего долю секунды. А потом окружающий мир, на мгновение застывший в серебряном свете, снова стал непроницаемо-черным. Но за эту долю секунду картинка намертво отпечаталась в сознании. Мы уже повернули, а я все думал о том, что увидел. И чем больше я думал, тем вернее убеждался, что что-то там было не так. Потом я понял, что, несмотря на сильный дождь, животные как будто даже и не намокли. Они не столько блестели от влаги, сколько мерцали, словно подсвеченные изнутри. На них не было грязи. И они не казались напуганными или брошенными.
До меня вдруг дошло, что я никогда раньше не видел здесь лошадей. Я проезжал по этой дороге уже раз пятьдесят, если не больше, я ни разу не видел поблизости ни одной лошади. Ни одной! А сегодня увидел. Причем целый десяток. Они там были. Действительно были. Все всяких сомнений.
– Что-то я раньше не замечал…
Я умолк на полуслове. Мысли кружились в сознании, как белье на предельной скорости отжима в стиральной машине.
О ГОСПОДИ, ЭТО ЧТО, ПРИЗРАКИ?! Я СЕЙЧАС ВИДЕЛ ПРИЗРАКОВ?!
Я едва не закричал. Но не от страха, а от пронзительного удивления перед соприкосновением с чем-то таким, что лежит за пределами человеческого разумения. Впрочем, мой внутренний скептик мгновенно включился и высказался в том смысле, что подобный ход мыслей – прямая дорога в дурдом.
Мне вспомнилась история, рассказанная Мартином Стоуном в Париже. О том, как они с Филом Литменом видели призрачную женщину на коне, которая проехала сквозь стену. Они тогда договорились, что каждый скажет по слову, и Мартин сказал: «Женщина», – а Фил сказал: «Лошадь», – и так они поняли, что видели одно и то же. Я слегка успокоился, переключился на нейтральную передачу и затормозил. Еще до того, как машина полностью остановилась, я включил верхний свет в салоне и повернулся к Скэбису.
– Ты сейчас ничего не видел? Ничего странного? На том поле, которое было перед поворотом? – Я указал взглядом на зеркало заднего вида.
– Нет, вроде бы ничего… А ты что-то видел?
– Помнишь, Бешеный Пес рассказывал про случай, когда они с Филом Литменом увидели привидение? Всадницу на коне? – спросил я. Скэбис кивнул. – Помнишь, они договорились, что каждый скажет по слову, которое подходит к тому что он видел? Ну, чтобы убедиться, что оба видели одно и то же? – Скэбис снова кивнул. – Давай сделаем так же, вот Прямо сейчас. – Скэбис кивнул в третий раз. – Я начну первый и скажу одно слово. А потом ты скажешь слово. Хорошо? Ну, давай. Ты готов?
Дождь барабанил по крыше машины. Дробь была вполне четкой – как будто это сам Скэбис отбивал ритм на ударных. Я сделал глубокий вдох, закрыл глаза и представил себе лошадей, которых видел на поле перед поворотом. Да, я их видел. Они там были. Действительно были. Вне всяких сомнений. Белые лошади, белые лошади, белые лошади. «Белые» или «лошади»? Что лучше сказать? «Белые» или «лошади»?