Бедственное положение заставило молодую девушку отказаться от мысли об учебе, и она принялась искать возможность куда-нибудь устроиться.
Она шила, но средств едва хватало на оплату съемной комнаты. Теплым весенним днем уставшая от постоянного недоедания Полина бесцельно бродила по грязным от тающего снега московским улицам в надежде найти хоть какой-нибудь дополнительный заработок. Случайно она увидела объявление, приглашающее женщин на работу в типографию Константина Пыхтина. Ее приняли, и в тот же день она вышла в ночную смену.
В подвальном отделении цеха стоял старый платяной шкаф, служивший рабочим потайной дверью в комнату, где печатали запрещенную литературу. Всего через неделю ей стали доверять, и она вошла в число тех, кто выпускал нелегальный материал. Вскоре она поняла значение этих книг и прониклась убеждением в их пользе. Оказывается, что для достижения гуманной цели можно совершать поступки, противоречащие евангельским истинам. Но только в том случае, если это делается для блага больных, нищих и бездомных, а значит, в итоге служит тем же самым идеалам. Это как раз-то и есть исключение, подтверждающее само правило. Ведь изначально все рождаются одинаково достойными счастья, и только впоследствии, в результате несправедливого общественного устройства, младенцы попадают в руки родителей, стоящих на разных ступенях социальной лестницы. Отсюда возникает неравенство, то есть богатство и бедность, роскошь и нищета, счастье и горе. Совершенно ясно, что для блага всего народа следует как можно скорее уничтожить это несправедливое государство наряду с теми, кто будет этому сопротивляться: чиновниками, полицией и военными. Позднее можно будет снова вернуться к вечным евангельским принципам.
Несмотря на раннюю молодость, она ясно поняла опасность своего выбора и осознала меру ответственности перед товарищами. Так продолжалось несколько месяцев, пока в ряды подпольщиков не затесался провокатор, выдавший властям нелегальную типографию. Воротынцеву, как и других подпольщиков, арестовали и допрашивали по нескольку раз в день. Но она молчала и спокойно ожидала своей участи. Жандармы пытались убедить ее «откровенно» рассказать обо всем: кто еще печатал крамольные листовки, куда отправлялись изготовленные материалы и в каком количестве. Ее обещали немедленно освободить и избавить от следствия, если она ответит на все вопросы. Но девушка продолжала упорно твердить, что ей ничего не известно.
Прошло полгода. Брат вернулся. Полицейское начальство просило молодого врача убедить младшую сестру дать показания на остальных членов группы, что позволило бы выпустить ее на волю. Николай ответил, что она уже достаточно взрослая и должна сама решать за себя. Тем не менее ему позволили внести за нее залог, который помог заплатить знакомый брата – купец Боярышкин, хотя это сделали без ее ведома.
К тому времени, как Полину выпустили на свободу, ее брат умер. Она снова осталась в одиночестве на улицах Москвы. Но девять месяцев испытаний, размышлений и наблюдений превратили девочку во взрослую женщину. Она была высокой и стройной. Ироничная улыбка добавляла красивому лицу шарм и некоторую загадочность. На одном из заседаний ячейки социалистов-революционеров к ней подсел высокий молодой человек в студенческом пальто. Он представился Виктором Степановым. Выяснилось, что он активный участник террористических акций. Но самое поразительное заключалось в том, что Виктор унаследовал обширные угодья, доставшиеся ему после смерти отца. Он открыто заявил о своем намерении продать все земельные наделы, а вырученные средства передать партии.
Полина увидела в нем некое подобие своего отца, и от этого он стал ей еще ближе. Вскоре они стали жить вместе, и он подарил ей изумительные по красоте бусы из черного жемчуга. Это было удивительно романтичное время, когда они вместе, дурачась, чистили наперегонки картошку, а потом после ужина еще долго пили чай при тусклом пламени свечи, мечтая о новой, полной справедливости жизни.
Но беда пришла, когда ее меньше всего ждали. Родственники Виктора, узнав, что он собирается продать земли и передать деньги тайной организации, выдали Степанова полиции. После долгого следствия суд приговорил его к десяти годам каторги в Восточной Сибири и пяти годам ссылки. Полину причислили к так называемым «свободным женам», добровольно сопровождавшим своих мужей отбывать наказание.
Ранним октябрьским утром холодная роса большими каплями покрывала железную ограду Бутырской тюрьмы. Этап брал свое страшное начало в большом тюремном дворе и представлял собой сплошное мучение. Прикованные к длинному стальному стержню за одну руку, будущие каторжане вынуждены были двигаться строем в две шеренги до железнодорожной станции. При такой системе для охраны всего этапа требовалось лишь двое-трое конвоиров. «Свободных жен» отвезли на вокзал, где их в специальном вагоне уже ждали мужья. Путь предстоял долгий: на поезде до Нижнего Новгорода, потом на барже по Волге и Каме до Перми; от Перми на специальных подводах арестантов везли через Екатеринбург и Тюмень до Красноярска. В местной тюрьме им давали несколько дней на отдых перед следованием в Иркутск. Добраться туда было необходимо, прежде чем начнутся морозы. До него – больше тысячи верст. А после – еще полторы тысячи по Забайкалью… В шестидесяти верстах от Иркутска, на берегу бескрайнего озера-моря, узников пересаживали на пароход и переправляли до станции Мысовая. Оттуда снова везли на лошадях, минуя Читу и Сретенск, до следующей пароходной станции. Заключенных опять грузили на баржу, и старенький, маломощный пароходик, пыхтя изо всех сил, тянул сидельцев весь день до станции Усть-Кара, где на протяжении пятидесяти верст вдоль реки выстроены казармы и тюрьмы. Там заканчивался этап и начиналась каторга.
Но еще в Красноярской тюрьме Виктор заразился тифом. Экипажи не останавливались и гнали вперед. В лихорадке он мучился жаждой и лежал на голом полу кибитки почти без сознания. Офицер, отвечавший за конвоирование, не обращал на это никакого внимания и даже запретил снимать с больного кандалы. На полпути до Иркутска ему стало совсем плохо.
Чем меньше оставалось до Иркутска, тем Полине становилось яснее, что Виктор не выживет. Экипажи останавливались на почтовых станциях, потому что пересыльные пункты для заключенных в Сибири находились в совершенно безобразном состоянии. Во время одной такой остановки, когда жандармы заснули, к Полине подошел молодой человек. Поскольку он был всего лишь ссыльный, то к месту отбывания наказания направлялся без кандалов, и охрана особого внимания таким преступникам не уделяла.
– Разрешите представиться, сударыня. Меня зовут Михаил Евсеев. За революционную агитацию приговорен к пяти годам ссылки, – слегка улыбаясь, знакомился худощавый паренек среднего роста. – К сожалению, состояние вашего супруга очень тяжелое, и спасти его вы сможете только в одном случае – убедив начальство оставить его вместе с вами в Иркутске. Надеюсь, некоторая сумма поможет вам с ними договориться. – Он незаметно протянул ей две пятидесятирублевые бумажки.
– Благодарю вас, Михаил, и поверьте, я вам крайне признательна за вашу помощь. Надеюсь, в будущем я смогу… – Полина растерялась и лепетала какую-то благодарственную ерунду.
Молодой человек поклонился и, галантно поцеловав даме руку, проронил:
– Уверен, мы еще встретимся.
Действительно, начальник конвоя с радостью принял сто рублей и оставил больного в Иркутской тюрьме. Местные власти разрешили Полине ухаживать за Виктором и находиться вместе с ним в одиночной камере. Но это его не спасло и, проболев еще несколько дней, он умер. Похоронив мужа в холодной и чужой сибирской земле, Полина отправилась в обратную дорогу.
В Томске ей пришлось дожидаться весны, поскольку река стала и пароходы по ней уже не ходили. Чтобы как-то прокормиться, она устроилась работать корректором в местную газету и снимала угол в комнате, где жила многодетная семья.
Настала весна 1905 года. Из газет она узнавала о событиях, всколыхнувших все уголки России: трусливый и безвольный царь, спрятавшись за штыки солдат, расстрелял мирную демонстрацию в Санкт-Петербурге. Теперь она знала, что ее место в борьбе с самодержавием. Она начала понимать всю силу духа и немощность плоти и встала на сторону духа.