– Ох, Клим Пантелеевич, все мы под Богом-то ходим, и лишь ему одному – Владыке Небесному – ведомо, когда оборвется чей-то путь, – придвигая поближе тарелку с фаршированными сморчками, тяжело вздохнув, рассудил Аристарх Илларионович.
Двери гостиной распахнулись, и в них появилась Вероника. Вечно выбивающиеся из прически пряди ниспадали на лоб и добавляли к уже оформившейся стати девушки оттенок безвозвратно ушедшего детства. Голубое воздушное платье удачно подчеркивало целомудренную красоту юной блондинки, а на левом углу воротника, как будто живая, сидела бабочка – изумительный образец ювелирного искусства.
– Ну, наконец! Вот и сама виновница торжества. Я горжусь, господа, что моя наследница с отличием закончила гимназию. И теперь она стоит на пороге новой жизни. Предлагаю наполнить бокалы и выпить за здоровье и счастье этого прекрасного создания. – Предложение графа утонуло в звоне дорогого хрусталя.
Гости, не ожидавшие внезапного вторжения недавней выпускницы, не могли не увидеть изысканной броши. Первым на это обратил внимание Вениамин Доршт.
– Смею заметить, Аристарх Илларионович, а презент вы сделали знатный. Разрешите полюбопытствовать? – С этими словами Доршт встал из-за стола и, приблизившись к ней, с помощью лорнета, без всякого стеснения, прямо на синем воротнике платья стал изучать дивное творение, но тут же спохватился и, вежливо извинившись, сел.
Высотский непонимающими глазами уставился на Веронику. Девушка, гордая собой, подошла к отцу и, прошептав что-то ему на ухо, вернулась на место.
– Ничего не скажешь – царский подарок, – несколько взволнованным голосом проговорил Доршт. – Это очень редкое изделие из золота с рубинами и бриллиантами. Конечно же, я узнаю почерк господина Бординикса – лучшего резчика ювелирного Дома «Бушерон и К». Он лучший в мире мастер, обладающий виртуозной техникой резьбы по алмазу – самому твердому материалу на свете. Бординикс открыл моду на брильянты с резьбой и гравировкой. Красота камня, или, как говорят мастера, «огонь», лучше всего виден, если в бриллиантовой огранке достигается полное внутреннее отражение, при котором нижние грани действуют как зеркала и отражают свет друг на друга и отбрасывают его назад уже разбитым на все цвета радуги. В России так обрабатывать алмазы не умеют. Признаться, мне еще не представлялось случая встречать столь изысканную и дорогую работу. Насколько мне известно из французских журналов, эта вещица изготовлена совсем недавно, да и то в одном экземпляре. Позвольте узнать, Аристарх Илларионович, а где вам удалось раздобыть сие сокровище?
– Видите ли, господа, я к этому подарку никакого отношения не имею. Как мне только что объяснила Верочка, ей эту брошь преподнес Михаил Никитин, бывший репетитор и студент. За недостойное поведение ему было запрещено переступать порог моего дома. Но видимо, он не успокоился и сумел встретиться с дочерью. Дорогая моя девочка еще совсем не искушена в таких щепетильных вопросах и, очевидно, не знала, что девице непозволительно принимать дорогостоящие подарки от посторонних, за исключением родителей или нареченного… – запнувшись, с волнением объяснялся отец.
Вероника залилась краской, выскочила из-за стола, извинилась и, придерживая полы длинного платья, выбежала из комнаты.
– И откуда у бедного студента такая редкая и дорогая штуковина? Он и моему сыну уроки давал, но, насколько я знаю, бедолага едва перебивался с гроша на копейку, – заволновался почтмейстер, нервно барабаня пальцами по столу.
– С вашего разрешения, господа, мы с Владимиром Карловичем на пару минут вас покинем, дабы обсудить вопросы сугубо служебного свойства. – Полицмейстер и Фаворский прошли в курительную комнату.
– Получается, что сообщником артиста является студент? – начал Фен-Раевский.
– По крайней мере, так складываются обстоятельства. Ситуация становится еще более запутанной. Вполне возможно, что этот так называемый репетитор скрывается под вымышленной фамилией. Многие из тех, кто участвовал в московских беспорядках пятого года и стрелял в казачьи патрули, давно выправили новые паспорта и разбрелись по всей стране, – закуривая душистую папиросу, поделился мнением ротмистр.
– Послушайте, Владимир Карлович, меня все время мучает один вопрос: кто этот постоянный покупатель драгоценных камней, о котором говорит Жих в предсмертном письме? Как вы думаете?
– Им может оказаться любой из присутствующих.
– Вы и нас с вами включили в этот список?
– А почему бы и нет?
– Ну, уж вы, видно, заработались, подустали… А вот Поляничко третьего дня докладывал мне, что, к примеру, господин Гайваронский желал купить и в последующем оформить на имя своей жены ломбарды Жиха, но потерпел фиаско. В цене не сошлись. А ведь и он ездил в Варшаву, где мог познакомиться с убитым артистом.
– Да и Пейхович не меньше других был заинтересован в смерти Соломона Моисеевича, да и сюда прибыл опять же из Варшавы, – добавил Фаворский.
– А Доршт?.. И у него имелся мотив, ведь их отношения с Жихом давно разладились… А теперь мы узнаем, что все трое ехали в том же поезде, в котором убили несчастных французов. Хорошенькое дело! Не слишком ли много совпадений? А тут еще этот архиерей… От этой путаницы у меня голова кругом! А вы не пробовали обсудить ход следствия с Ардашевым? Если помнится, губернатор давал на это добро, – рассматривая улицу через приоткрытую штору, поинтересовался полицмейстер.
– Говорил, да толку маловато. Клим Пантелеевич меня внимательно выслушал, поблагодарил за доверие и с сожалением заметил, что пока ничем следствию помочь не может. Согласился, что много неясного. Но спросил, не кажется ли мне, что застреленные французы к тому времени были уже отравлены? Естественно, я это подтвердил, и он искренне обрадовался, что его предположение оказалось верным. Затем поинтересовался, были ли у отравленных курьеров расширены зрачки. Понятное дело, я ответил утвердительно. Он улыбнулся и сказал, что, скорее всего, злоумышленник отравил их ядом растительного происхождения и рано или поздно он окажется в западне. И все. Правда, в конце разговора предположил, что, возможно, и в международном вагоне, и в доме госпожи Жих стреляли из одного и того же оружия. Я проверил и, как вы помните, сообщил вам. Да, его догадка подтвердилась. – Жандарм помедлил и задумчиво проронил: – А Никитина я арестую сегодня же. Надеюсь, дадите на это согласие, Ипполит Константинович?
– Допросить, конечно, его надо, но пусть все-таки решение об аресте принимает судебный следователь… Зачем нам с вами лишние хлопоты?
– Как знаете. Ну, мне пора, – недовольно ответил ротмистр и, затушив в пепельнице недокуренную папиросу, вернулся к гостям.
– Итак, господа, позвольте откланяться, служба-с. Даст бог, еще одно преступление раскроем. Я убедительно прошу вас, Аристарх Илларионович, эту вещицу сохранить, поскольку она теперь – важная улика. Кстати, надеюсь, мне позволительно будет узнать, где проживает господин студент? – уточнил жандармский начальник.
– Несомненно. Виолета Константиновна записывала адрес. Не так ли, дорогая? – обратился к супруге Высотский.
– Насколько я помню, он указал дом № 37 по Госпитальной улице.
– Премногоуважаемый господин Фаворский, раз уж случайное недоразумение имело место в присутствии лиц, глубоко симпатизирующих хозяевам этого дома, то мы были бы вам весьма признательны, если бы вы соблаговолили пояснить, что означают ваши слова о раскрытии еще одного преступления? Надеюсь, вы полностью доверяете господам, сидящим с вами за одним столом? – витиевато и не без иронии обратился к жандармскому чиновнику почтмейстер.
– Что ж, извольте. Второго дня я получил по телеграфу перечень и описание драгоценностей, перевозимых французскими ювелирами. Среди них имелась и эта брошь. Господин Доршт только что полностью подтвердил мои подозрения, сообразуясь с которыми мы должны разыскать этого Никитина. Надеюсь, я достаточно внятно изъяснился, господин Расстегаев? – процедил сквозь зубы ротмистр.
Послышался звук упавшего прибора – молодая, недавно нанятая прислуга неуклюже уронила вилку, и Виолета Константиновна, будучи до чрезвычайности суеверной, не сдержалась и стала отчитывать девушку за небрежность. Да и как тут не огорчиться, если, по русским поверьям, вилка – символ злой дамы. Упал нож – придет мужчина, обронили ложку – появится женщина, полетела на пол вилка – жди коварную старуху, злодейку, колдунью. А где ведьма – там и несчастье.