- Вставай уже, герой. На тебе ни царапины. Вечно вы лезете, куда не просят. Никакого уважения к мнению старших.
- Правда? – с сомнением приоткрыл глаз ординарец – показалось, меня пополам разорвало.
- Это называется буйное воображение – улыбнулся Доктор, осматривая оброненный автомат – это не всегда плохо, но не стоит таким образом опровергать устоявшееся мнение, ища ненужных приключений на голову и другие места.
Верес снял второй образец, разобрал, бесцеремонно разложив детали на спине Грея и поинтересовался:
- Странная конструкция, а чем это забит ствол?
Меренков повернулся от расстеленной на приборной панели карты:
- Кристалл такой. Называется «слезы Агарти». Его открыл Стержнев, экспериментируя с местными образцами. У него очень сложная структура, превосходящая по прочности известные аналоги. Видите, из стола уходит оптический кабель?
- Да – рассматривая световод, отозвался Верес – но как вы смогли сделать подобное в местных условиях?
- Не вижу ничего сложного. В Севастополе, кроме базы черноморского флота были и другие, занимательные объекты оборонного значения. Во время смещения город превратился в руины, но пригородная зона, в основном, уцелела. Впрочем, в пульсаре нет ничего особо сложного, его схема предельно проста: оптический кабель ведет от преобразующего кристалла к энергитовой батарее, состоящей из местного элемента, очень похожего на серебристый…
- На серебристый песок? – резко повернул к Меренкову голову Звездочет.
- Да, у нас целые залежи этого песка, только откуда вам об этом известно? – удивленно вскинул брови капитан.
- Дело в том, что этот самый серебристый песок у нас на Земле называют ириний. Некоторое время он появлялся в Первой Чернобыльской Зоне сам по себе, будто проникая к нам извне, по некой связующей червоточине.
Услышав это, Меренков даже приоткрыл рот, а связист, видимо хотевший что-то сказать, замер.
- 04 -
Меж размытых в тумане серых сосен раздавался приглушенный рокот. БТРы, нахохлясь горбатыми спинами, настороженно ползли по изрытой рвами дороге, часто останавливаясь и сползая на глинистую обочину, минуя опасные участки. Вокруг мерцали аномалии, порядком прибитые дождем и от этого еще опаснее, сводя скорость продвижения к нулю. Колона слишком громкое слово для обозначения двух машин, которые военные отдали путникам и лесникам вместо потрепанного в Коридоре БТРа и угробленного газика, расцветшего напоследок махровым цветом. В прямом смысле этого слова. Подцепленная при вылазке на Периметр «ржавчина» пустила развесистые пучки, разъедая машину на ходу. Распадающийся газик подцепили на длинный трос, отбуксировали в ближайший ярок и сожгли со всеми почестями: с суетящимися вокруг бойцами химзащиты и морем смрадного деактиватора. Иначе никак. С «ржавчиной» шутки плохи, она может перекинуться не только на другие машины, но и на людей. Ей безразлично, что глодать, проржавевший швеллер где-то на Лабиринте или гемоглобин. Человека съедает за пару дней и если вовремя не вколоть вакцину, то спасти уже невозможно. Но ее ведь сделали далеко не сразу, «ржавчине» никакой карантин не указ - погибших считали уже сотнями, утечки вовне удалось избежать только применив горячее оружие. Говоря проще, тщательно обработав зараженный гарнизон и окрестности плазменными снарядами. Жестоко? Поверьте, загибаться от выгрызающей изнутри «ржавчины» смерть не из легких и никакой морфин тут не помогает. Яркая вспышка неистово белого пламени это акт милосердия, погребальный костер павших воинов. Зона требует слишком высокую цену, и пока она существует, людям придется ее платить. Тут ведь не только от аномалий и зверья можно погибнуть, но и от мутировавших штаммов ранее безвредных или неизвестных микроорганизмов. Аптечки придумали уже потом, со временем, вколол инъекцию и будь здоров, топчи Зону, пока не приберет.
Трак приоткрыл люк, поежился от скатившихся за шиворот капель, и вылез наружу. БТР послушно остановился, стряхивая с покачивающейся антенны холодные серебристые гроздья. Рассевшиеся на броне лесники, облаченные в непромокаемые комбинезоны молча курили, грея озябшие пальцы. Исчезновение Журбина было шоком. Неизвестность хуже самой страшной, но определенной вести. Говорить не хотелось, и под стать погоде на душе было так же муторно и тоскливо. Трак постучал дремлющего Бурлака по плечу, тот приоткрыл глаза и спрыгнул следом в разлапистые кусты боярышника. Путник задумчиво смотрел на застывшие в холодном тумане машины и нервно курил: