— Не беги, и еврей может разок потрудиться.
— А в чем дело? — с удивлением спрашивает Давид.
— Я не могу открыть двери сарая.
И, держа его за рукав, она подводит его к деревянной двери, у которой в старом заржавленном замке торчит ключ. Замок такой старый и заржавленный, что никакие силы мира не в состоянии повернуть ключ. Давид уже издали видит это…
— Ну, поверни! — властно кричит девушка, топая ногой.
— Зачем?
Он с возмущением делает шаг назад. Такого тона по отношению к себе он никогда не допустит.
Девушка улыбается.
— Ну, пожалуйста, я сама не могу справиться с ним. Смотри, что я себе наделала с рукой.
Он пугается, когда видит ее руку. Еще никогда в жизни он не видел таких розовых блестящих ногтей, похожих на когти. Евреи не носят таких ногтей. Они обрезают совсем коротко, а есть такие благочестивые люди, которые плачут, когда видят, как растут их ногти. Ногти безжизненны, они представляют собой часть тела, которой нельзя служить Богу. Так же, как и волосы. В ногтях гнездятся злые духи. Давид, перед глазами которого блестят ногти девушки, ничего, кроме ногтей, не видит, Давид боится ее.
Но у него нет времени, чтобы опомниться. Они уже подошли к сараю. Он готов оказать ей услугу. «Для поддержания мирных отношений» принято оказывать услуги и христианам. Но не повинуется ли он какому-то внушению, без разумного основания? Он не может дать себе отчета, почему он так старательно вертит ключ, почему он так напрягается. Никогда он не занимался такими вещами, никогда не прикасался даже руками к товару своей матери. Но, тем не менее, ему внезапно становится ясно, что он должен сделать вид, будто это для него пустяки, будто он одним взмахом может открыть еще более искусные и тяжелые замки, даже может открыть городские ворота. И удивительно: действительно, одним взмахом, напрягши все свои силы, он открывает замок.
Давид глубоко переводит дыхание.
Девушка, не поблагодарив его, скользнула в сарай, вытащила ящик, из которого вынула разные вещи.
Давид задумчиво ушел в свои мечты.
— Что это такое? — спрашивает он, не замечая, что задает вопрос.
— Ты хочешь знать, что это такое? — Девушка высокомерно оглядывает его, словно он позволил себе какую-то неуместную шутку. — Разве ты не знаешь, что это лопата?
— Нет, — печально отвечает он.
Но ведь это не был настоящий вопрос. Давид слишком поздно заметил это и смущенно смотрит в землю. Из-под лопаты выходит темная разрыхленная земля, а трава и гнилой кустарник вырываются и отбрасываются в сторону. Но некоторые цветы лопата щадит. Может быть, она очищает место для молодых ростков, отбрасывает то, что осталось с осени? Давид ничего в этом не понимает.
Ему хотелось бы знать, как называются эти желтые цветы. Его никогда этому не учили. Но девушка слишком неласкова. Только от одного вопроса не может он удержаться. Для чего нарезаны раны на деревьях, которые его мучают, словно это его собственные раны?
Он несколько раз пытается задать этот вопрос и наконец задает его.
Девушка не отвечает.
Она работает, наклонившись над грядкой.
Таинственная работа, — и сама она таинственное существо, от которого Давид не может оторвать глаз. При этом в голове его глухо раздаются слова: «Следуй за львом, но не следуй за женщиной». Так вот она, эта тайна, от которой предостерегают мудрецы. Белокурые волосы, которые ничем не прикрыты, развеваются по плечам густым золотом своих нитей, узкое белое плечо выглядывает из платья. «Ну, конечно… это Лилит»… Девушка выпрямилась и, не обращая на него внимания, на некоторое время прекратила работу.
Вдруг раздается ее голос, очень высокий и звонкий. Она не говорит, она делает то, что разрешается делать только мужчинам: она поет.
Он впитывает в себя нежные звуки, — у него такое ощущение, словно каждый из них проникает ему через горло в пылающие внутренности. Ароматный мартовский воздух обвевает его тело, которое болит внутри.
Вдруг на него обращается стальной луч ее глаз:
— Ах, ты ждешь награды? Еврей ведь ничего не делает даром!
В этот момент лицо его, по-видимому, исказилось выражением стыда и злобы, потому что девушка хватает его за руку, словно желая его успокоить. Он старается вырваться. «Если держишься за руку, не уйдешь от зла».
А она ласково говорит ему:
— Ты, должно быть, большой упрямец, — и показывает ему, как подрезывают ножницами кусты (это не деревья, а кусты) для того, чтобы они росли свободней и правильней. Вдоль всей городской стены, которой заканчивается двор, насажены такие кусты. Но он уже не слушает ее. Его давит ее рука, она сжимает ему сердце. «Кто отсчитывает деньги из своей руки в руку женщины для того, чтобы взглянуть на нее, тот не уйдет от адского суда, если даже своим знанием учения и добрыми делами уподобится пророкам».