Этот допрос приводил в тупик и не вызывал у Скорджа ничего, кроме чувства досады. Воля джедая была необычайно сильна, и он мастерски подчинял себе Силу. Даже напичканный наркотиками почти до беспамятства, он все равно контролировал Силу в достаточной мере, чтобы выдержать боль и беспрестанный град вопросов. Но было и еще кое-что.
Найрисс хотела знать, как пленник сбежал из цитадели. Хотела выяснить, что его связывало с Императором и зачем он вернулся на Нафему. Но по всем этим пунктам ситх не узнал ровным счетом ничего. Да, Реван, безусловно, сопротивлялся допросу, но иногда казалось, что он и сам толком не знает ответов, как будто информацию стерли из его памяти.
– Возможно, мы зря тратим время, – наконец признал Скордж. – У него высокий болевой порог, но мы подошли уже очень близко к пределу человеческих возможностей. Если надавить еще сильнее, мы можем убить его. – Ситх часто видел, как случается подобное. Неопытные или слишком увлекшиеся дознаватели перегибали палку. По его представлениям, это был полнейший провал – ведь у трупа ответов не выведаешь.
С трудными жертвами следует быть терпеливым. Может потребоваться несколько дней кропотливого труда, чтобы добиться хотя бы крупицы новых сведений. Но, даже зная это, Скордж не надеялся на особый успех с Реваном.
– Я могу допрашивать его месяцами, но того, что вас интересует, он попросту не знает.
– Жаль, – вздохнула Найрисс. – Я надеялась проверить одну теорию.
– Какую теорию?
– Император способен поработить разум тех, кто ему служит, – пустилась в объяснения госпожа. – Это одна из причин, почему он правит так долго. Подчиненные превращаются в абсолютных фанатиков, живущих для того, чтобы служить Императору, и никоим образом даже не помышляющих об измене. – Она бросила взгляд на дверь, за которой они оставили джедая. – Я думаю, вместо того чтобы казнить Ревана, как было объявлено публично, Император превратил его в свою марионетку и отправил назад в Республику – собирать информацию.
– Если он собирал разведданные о Республике пять лет, то Император намерен начать вторжение раньше, чем мы думали, – встревоженно заметил Скордж, прикидывая, насколько же близко их сумасшедший правитель подошел к тому, чтобы подставить своих подданных под удар джедаев.
Найрисс покачала головой:
– Император терпеливее и осторожнее любого в Галактике. Он живет уже больше тысячи лет и может прожить еще десять тысяч. И он никогда не оставляет ничего на волю случая. Если потребуется, он потратит десятилетия и даже века на подготовку. Нет, у нас еще есть время. И Реван по-прежнему может быть для нас полезен.
– Каким образом?
– Ты же сам говорил: что-то случилось с его разумом. Он потерял память и перестал быть верен Императору. Что-то освободило его от чужого влияния; и если мы узнаем, что именно, то сможем низвергнуть Императора с трона. Не забывай, что все, кто имеет прямой доступ к правителю: Глас Императора, Рука Императора, солдаты имперской стражи, – все они находятся под его заклятием. Разрушить эти чары и повернуть вернейших последователей против него самого – самый верный способ взять над ним верх и спасти Империю от его безумного плана вторжения в Республику. Реван нужен нам живым, чтобы мы смогли изучить его, – заключила Найрисс. – Он слишком ценный ресурс, чтобы тратить его впустую.
В ее словах имелся смысл, но Скордж понимал, что сделать это будет гораздо тяжелее, чем сказать.
– Могут пройти годы, прежде чем вы узнаете, что с ним случилось, – предупредил он.
– Не только Император может быть терпеливым, – прозвучал ответ Найрисс.
Часть вторая
Глава 17
Бастила уложила сына в постель и наклонилась, чтобы поцеловать его в щечку. На пороге комнаты она обернулась еще раз взглянуть на ребенка и в который раз удивилась, насколько трехлетний сын похож на отца. У него были такие же темные волосы и узкое, с заостренными чертами лицо. Мальчик уже закрыл глаза, но она знала, что они темные и задумчивые – точь-в-точь как у Ревана. И хотя он уже засыпал, выражение его лица оставалось необычайно серьезным для такого маленького существа.
Она со вздохом отвернулась. Бастила часто тревожилась о том, как повлияет на мальчика его беспокойное детство. Растить сына без отца было непросто, и к тому же первые годы его жизни были омрачены войной и террором.