– Ладно, садитесь на коня, - решил он,- а я прикажу кому-нибудь вести его под уздцы. Давайте скорее!
Радуясь в душе возможности убраться из-под обстрела, Ярослав безропотно позволил усадить себя на низкорослую смирную кобылу. Молодой гусар подхватил ее под уздцы и пристроился справа от императора, который направил коня вниз по склону в направлении большой батареи. Без малого сотня ее орудий палили безостановочно, осыпая ядрами и бомбами позиции союзников на противоположном склоне долины. Над полем клубился пороховой дым, но сквозь облака еще можно было довольно отчетливо рассмотреть неприятельские пушки на гребне, изрыгавшие огонь с английской методичностью.
С непривычки историку показалось, будто он попал в настоящий ад. Вокруг грохотало, ежесекундно над головой свистели ядра и пули, со всех сторон доносились душераздирающие крики раненых и умиравших людей и лошадей. Но император вел себя величаво и спокойно, а солдаты тех подразделений, мимо которых пролегал его путь, приветствовали главнокомандующего восторженными возгласами, срывали шляпы и махали ими в воздухе, выкрикивая его имя.
Глаза Наполеона сияли. Он остановил коня у выстроенного в каре полка, приблизился к полковому знамени, протянул руку и коснулся трехцветного полотнища, пробитого пулями и испещренного ржавыми пятнами крови.
– Я помню вас, славные воины Тридцать первого полка! - закричал он, возвысив голос и приподнявшись на стременах.
Ярослав присмотрелся к солдатам-пехотинцам. Почти все лица несли на себе расплывчатую печать незавершенности, но по мере того как Наполеон скользил взором по рядам, все больше и больше лиц обретало нормальные черты. Как будто машина Древних Странников по-прежнему держала контакт с мозгом императора и продолжала наносить дополнительные мазки на общую панораму в соответствии с его оживающими воспоминаниями.
– Вы добывали мне победу на полях десятков сражений, и я уверен, что сегодня вы добудете ее снова!
Он поднес к губам край знамени и поцеловал. Солдаты пришли в неистовство. Их дружное «ура» на миг перекрыло звуки канонады. А Наполеон уже направил коня к следующему каре. Здесь церемония с целованием знамени повторилась, но речь свою император построил немножко по-другому:
– Солдаты славного Двадцать восьмого пехотного! Вы были со мной под Аустерлицем! Вы были среди первых, кто прорвал фронт неприятеля. Сегодня вы можете добавить новую легенду к истории своего полка и в очередной раз увенчать себя бессмертной славой!
И в этом полку люди буквально с ума сходили от восторга, а несколько человек, сломав строй, выбежали из рядов и бросились к императору, обуреваемые единым желанием прикоснуться к своему кумиру, а если не к нему самому, то хотя бы к стремени его лошади или заляпанному грязью сапогу.
Наполеон смотрел на этих людей со странным выражением лица, и Ярослав готов был поклясться, что видел слезы на его глазах, когда он целовал знамя.
За их спиной вдруг послышались истошные вопли и стоны. Историк непроизвольно оглянулся и похолодел. Как раз напротив того места, где они только что стояли, в строй врезалось вражеское ядро крупного калибра. Оно пропахало кровавую борозду в людской массе, убив и ранив сразу несколько десятков бойцов, но Наполеон даже не обернулся на крики раненых.
У Ярослава закружилась голова. Он уже плохо понимал, что происходит наяву, а что существует только в его воспаленном воображении. Услужливая логика подсказывала, что этот кошмар не может быть реальностью. Настоящая битва при Ватерлоо состоялась давным-давно, на ныне мертвой планете, некогда бывшей прародиной человечества.
И все же он ехал бок о бок с живой легендой и своими ушами слышал громогласные приветствия, которыми солдаты встречали своего императора. Зрение и слух говорили ему о реальности происходящего. Он никак не мог разобраться в этом противоречии, порождавшем массу вопросов, на которые он не знал ответа. Если это - игра, то для чего она? Можно ли считать иллюзией кровь и оторванные конечности убитых на его глазах солдат? Может ли он сам погибнуть в этом безумном столпотворении? Еще одно вражеское ядро пронеслось мимо, обдав его щеку воздушной волной. У него как-то сразу пропало желание узнать ответ на последний вопрос ценой собственной шкуры. А тут еще в голову пришла шальная мысль, что машина может запросто залезть в его мозг. Интересно, что будет, если он сейчас мысленно пожелает умереть? Он содрогнулся и поспешил отогнать от себя любые думы о смерти и обо всем, что с ней связано. И все-таки ему не давал покоя вопрос, для чего машина устроила этот спектакль. Быть может, она сошла с ума как другие машины в этом странном мире? Быть может, весь мир сошел с ума, и все, что он видит, лишь слабый отголосок этого всеобъемлющего безумия?
–Держу пари, вы думаете, какого дьявола все это значит? - проницательно взглянув на ученого, сказал император.
–Можно сказать и так. - Ярослав был вынужден повысить голос, чтобы перекричать канонаду.
Наполеон задержался на мгновение и глубоко втянул ноздрями воздух. Над полем стоял стойкий запах давно протухших яиц, но он вдыхал его с таким удовольствием, словно это был изысканнейший аромат лучших парижских духов.
– Посмотрите! - внезапно воскликнул он, делая широкий жест рукой. - Таким был мой мир. Я не знаю, за какие заслуги «Веллингтон» сделал мне этот роскошный подарок, но, клянусь Богом, я устрою ему такую драку, что он до конца, дней своих ее не забудет!
Наполеон вновь обернулся к Ярославу, на лице которого играла ироническая улыбка. Старый циник не мог упустить подходящего случая:
– Вы уверены, что вам действительно хочется снова пережить горечь поражения?
Гримаса боли и гнева перекосила на миг черты лица императора. Он перегнулся в седле и наклонился к уху Ярослава.
– Но мы же оба знаем, что все это не по-настоящему, - прошептал он.
Улыбка вновь заиграла на губах Наполеона. Он ненадолго задумался, а потом продолжал:
– С другой стороны, кто может судить, что есть реальность и что есть иллюзия? Что касается меня, то я предпочитаю оставить подобные вопросы на рассмотрение философов. Вроде вас.
Ярослав бросил взгляд мимо Наполеона на пехотную дивизию, построенную в наступательном порядке. Развевались на ветру знамена, сверкали на солнце примкнутые штыки, свистели пролетавшие над рядами солдат неприятельские ядра. Зрелище было великолепным и настолько завораживающим, что он с трудом заставлял себя сохранять трезвый взгляд и не поддаваться нараставшему азарту.
– Вы сражаетесь против машины, - медленно произнес Ярослав, как бы рассуждая вслух в попытке упорядочить свое понимание происходящего. - Она обладает способностью просчитать до мелочей любой возможный вариант, предусмотреть ответ на любой ваш ход. Ее электронный мозг в мгновение ока может оценить шансы сторон с точностью до двенадцатого знака после запятой. Вы отдаете себе отчет, что победить ее очень трудно, практически невозможно?
На губах императора мелькнула снисходительная усмешка.
– Все это мне известно, друг мой, но эти солдаты, - указал он на готовившийся к наступлению корпус д'Эрлона, - далеко не те шахматные фигурки, которыми мы играли с «Веллингтоном» на балконе. В настоящем сражении мало обычного расчета и формальной логики. Здесь побеждает тот, кто первым почувствует, что настал момент для решающего удара. Можно называть это интуицией или вдохновением, суть не в этом. Просто я хочу, чтобы вы поняли одно: в таких играх руководствуются высшей логикой, которая недоступна ни одной машине. Смею вас уверить, что на этот раз «Веллингтону» будет противостоять не дилетант, впервые севший за доску, а настоящий гроссмейстер. И я заставлю «железного герцога» признать поражение!
Упавшее в нескольких шагах от них ядро окатило их мокрым душем из жидкой грязи.
–По-моему, «Веллингтон» нарочно целит именно в меня, - обиженно проворчал император. - Вы не находите, что такое поведение просто неспортивно с его стороны? - Он тронул коня и легкой рысью направился дальше; Ярослав и гусар-поводырь последовали за ним.
–А вам не кажется, сир, - заметил историк, стараясь одновременно удержаться в седле и продолжать начатый разговор, - что все ваши замыслы тут же становятся известны противнику? Ведь машина Древних с легкостью может читать наши мысли.