Он находился непривычно низко, от чего Арина почувствовала себя насекомым, которое насильно поместили в коробку, ладно хоть не трясли. Казалось, что если она сядет на кровати, то сможет коснуться головой массивных брёвен, из которых сделана куполообразная крыша. Пробежав взглядом по стенам, Арина уставилась на пол. Такой же красный как пыль застилавшая местность. Только смоченная так, что потревожив её, она не поднимется к верху для того, чтобы потом осесть на ногах.
Напротив стояла ещё одна кровать и такой же торшер как остальные два. Больше исследовать было нечего. Минимализм в высшем его проявлении. Второе ложе пустовало и только аккуратно застеленное покрывало, говорило о том, что там всё-таки ночевал Адехи. Когда Кристофер и Арина вечером после ритуала завалились в хоган, они как малые дети поскакали на обеих кроватях, выбирая помягче, прежде чем улечься спать.
Арина ещё раз скосила глаза на Кристофера. «Спит хоть бы хны», – как сказала бы её мама.
«Интересно, как она отреагировала, если бы узнала, где я?»
На мгновение показалось, что нечто воздушное легло на веки, и они опустились тяжёлыми ставнями, гася свет. Сначала это показалось странным, ведь когда закрываешь глаза при свете, то всё равно ощущаешь его, словно кожей. А сейчас тьма обняла и утащила в свои покои.
Двери. Их множество, но ни за одной из них нет того, что она ищет. Это ещё полбеды. Она в принципе не знает, что пытается найти. Куда ни глянь – пустота, но стоит только присмотреться и появляется картинка.
Одиннадцать. Ровно столько входов и не одного выхода. Словно одиннадцать ответов и ни одного правильного. В одной сидит мама, а за ней папа ходит из стороны в сторону и сердится. Она чувствует это каждым своим нервным окончанием. Дальше Кристофер. Её тянет к нему, но ноги приклеены к месту. Необходимо разглядеть все варианты. Матвей с Кирой. Они обнимаются. Взгляд скользит по ним и останавливается на животе подруги. Она явно беременна. Это ни с чем не перепутать. За пятой дверью детский визг и смех, странное ощущение, но всё это кажется чуждым. Потом пустота. Спор. Очень странный и бесчеловечный. Он словно вне законов людского мира. За ним двойная нить, которая вышивает на полотне вселенной. Каждый стежок, как новая жизнь. Шелковина меняет цвет то тускнея, то становясь ярче. Получается своеобразный узор, но он никогда не затянется в узел. В соседней – трамплин и на нём Арина видит себя. Она раскачивается, готовясь прыгнуть. А что внизу? Даже приглядевшись, она не смогла разобрать. Девятка. О ней ходит много поверий, и каждый видит в ней то, что хочет. Духовность, небесная защита, прощение, сила. Она похожа на крючок, который тянет либо наверх, либо на дно и в зависимости от этого нужно поддаться или сопротивляться. Слишком сложно, Арина не готова к ней, поэтому точно не эта дверь. Теперь книга. Она видела её раньше, у мамы. И даже начала читать, но отложила. Сейчас пришло время вспомнить строчки, что в своё время пролетели мимо сознания. Последняя картинка искрится и манит, словно хищник, тем и пугает. Неизвестность.
Как только круг замкнулся, стало холодать. Как будто все одиннадцать дверей засквозили, втягивая в себя её тепло, оголяя сознание. Тело тянуло в одну сторону, внутреннее дребезжание в другую, чувство покоя в третью. Он расщеплялась на атомы, гонимые вселенским потоком.
Образ, постоянно меняющийся от белого через серый к чёрному. Улыбающийся по-доброму и скалящийся злом. Он уговаривал и требовал решить. А руки Арины затряслись, как на первом экзамене при поступлении. Снова окутало чувство ответственности за будущее. А если не правильно? Что дальше? Нельзя подвести ожидания.
Нужно выбирать. Мелькнула маленькая тень. Койот. Тот самый, что днём облизывал ей руки и притворялся домашним животным. Он замер, как чучело и уставился прямо в глаза, потом вильнул и шмыгнул в сверкающую дверь. У Арины не возникло никаких сомнений, куда ей следует идти. Послышался голос – «Авара», и она переступила порог.
И открыла глаза.
– Я знаю, чем мы займёмся в ближайшее время, – просипел Кристофер.
– Будем таращиться друг на друга?
– Нет. Мы будем изучать русский язык, – он светился как лампочка от возникшей идеи.