Они остановились на пригорке, и Адехи жестом показал не ходить за ним. Чужаки и дети – им не место в священном обряде. Шаман считал, что те, кто никогда не станут войнами, не должны ступать на священную землю. А дети, которым ещё предстоит церемония, обязаны заслужить право находиться там.
На ритуальной площадке приготовления шли полным ходом. От ствола тополя протянули двенадцать стропил к установленным по кругу шестам. Всё это походило на каркас для шатра. Кто-то из мужчин затянул песню и ещё несколько человек подхватили напев. В основном индейцы сидели недалеко от центра и занимались каждый своим делом и лишь восемь мужчин обустраивали алтарь.
К вечеру палатка для церемонии была полностью готова: плотная ткань сверху сооружения то прогибалась, то надувалась как парус от сильного ветра. На одном из стропил восседало чучело орла. Ещё один символ послания Создателя. Никто из индейцев уже не помнил, что изначально означали ствол и шесты вокруг него. Теперь под влиянием христианства центральный столб олицетворяет Христа, а двенадцать шестов представляют апостолов. Голова бизона символизирует Ветхий Завет, а орёл – Новый.
Но так считали все кроме Адехи. Даже Вичаша глава поселения не был посвящён в таинство. Во времена прародителей ритуал обеспечивал сверхъестественную поддержку племени и успех на войне и охоте, а сегодня его связывают со знахарской силой. Шаман хранил тайны предков, кусочек исконного и в скором времени ему предстояло передать знания. Но он никак не мог уложить в голове, что теперь главными шаманами станут сёстры. Ведь тайна, которую знают двое, перестаёт быть тайной.
Тишина и уединение это неотъемлемые атрибуты философских мыслей. Как только шум и суматоха стихают, настаёт время высокого осмысления. Большинство боится остаться наедине с собой, предпочитая шумные вечеринки, заботу о близких, перерастающую в навязчивое существование, да всё, что угодно, лишь бы заглушить мысль. Мы включаем музыку, читаем лёгкие книги, вечно звоним друзьям, смотрим сериалы, сидим на сайтах по интересам, потому что как только мы остановимся, начнём думать.
Арина и Кристофер относились к тем, кто не боялся своих мыслей и даже находясь рядом друг с другом могли погрузиться в себя и не чувствовать при этом неловкости. Тень от единственного кустарника, мягкий ковёр из свежей травы, которую не коснулись жгучие лучи солнца и не иссушили, унесли их фантазии в прошлый вечер.
– Как думаешь, это правда? – Кристофер сорвал травинку и покрутил перед глазами.
– Хочешь проверить? – усмехнулась Арина. – Серьёзно? Думаешь любопытство победит и я разрешу вплести себя в венок твоих бесконечных ромашек и одуванчиков?
– Могу предложить тебе быть центральной ромашкой.
– Пошёл ты! – Арина толкнула его в плечо.
– Я вот всё думаю. Он сказал, что ты не устоишь перед моими чарами и отдашься.
Кривая улыбка так шла ему. Глядя на морщинки вокруг уголка рта, Арина допускала, что могла бы стать этой ромашкой. Могла бы пустить эти губы на свою поляну. Но что делать с одуванчиками? С ордой поклонниц, которые разрывают его при первой возможности? С желанием единоличного владения? Ведь любое касание чужого тела для неё это преступление против отношений.
Задумчивая, немного наивная и упрямая. Как магнитом тянет его, от того и идиотские шутки ниже пояса. Самому противно становилось, когда темы сворачивали на скользкую дорожку. Но как он не старался всё равно соскальзывал.
«Друзья», – подумал и усмехнулся. Снова крутанул зелёный стебель.
– Что будет завтра происходить? – словно прощупывала: стоит ли жертвовать сном.
– Адехи сделает надрезы на груди претендентов на звание война и зацепит за них ленты кожи. Ты их видела, они тянутся от верхушки столба. А потом они будут в танце пытаться освободиться, – таким тоном обычно просят передать хлеб за семейным столом.