Я думаю, что такие комиссии будут созданы ив регионах из групп местных депутатов, с которыми вы бы работали в тесном содружестве. За полтора-два года ваш динамизм, я надеюсь, поможет сдвинуть реформы с места и придать им должное ускорение. Я уже не говорю о том, что каждый из вас значительно расширит область своих знаний, кругозор, наберется опыта практической работы.
И только после того как пойдут реформы можно заниматься политической деятельностью, реализовывать свои способности и потенциальные возможности. Тогда и объявим о новых выборах в Государственную Думу. Кто не захочет идти в политику, останется на государственной службе. Я думаю, что это здание мы навсегда оставим за Государственной Думой, несмотря на то, что какое-то время ее не будет. Те государственные комиссии, которые вы создали бы в конце года, продолжили бы работать в этом здании.
Вот собственно все, что я хотел вам предложить. А сейчас, учитывая, что я обращался к вам, в первую очередь, как к гражданам России и депутатам, а не представителям каких-либо блоков, партий или движений, прошу вас поименно проголосовать, времени на размышления я вам не даю, все зависит лично от вас: идете ли вы с Россией по тяжкому пути созидания или же сходите с дистанции, оставляете свой народ без своей поддержки.
В зале начался переполох, эмоции захлестывали депутатов — одних от радости, других от раздражения, что им не дают высказать свою точку зрения. Но ведущий заседание Думы старейший депутат Хрупов, неумолимо включил табло и аппаратуру для голосования и подсчета голосов. В результате 341 депутат высказался за участие в работе по варианту Лобанова, а 41 — остались непримиримы. Но эта их непримиримость относилась не к Лобанову, а к России и ее народу.
21 марта 1997 года, Вашингтон.
За время пребывания в России 18 и 19 марта Государственный секретарь Соединенных Штатов Америки Роберт Уоренн был в состоянии смятения. Он пошел на беспрецедентный шаг: не доверяя уже компетентности посла и резидентуры ЦРУ в Москве, прошляпивших и смерть президента России, и приход к власти людей, которые могут опрокинуть все достигнутое Америкой в этой стране, позвонил в Вашингтон и согласовал продление своего пребывания в Москве еще на одни сутки. Он хотел повстречаться с некоторыми политиками, поездить по Москве, почувствовать чутьем бывшего работника спецслужб, что витает в новой политической атмосфере Москвы, чтобы сделать единственно верные шаги по отношению к новым людям в Кремле. Его пугали жесткие, вне рамок закона действия господина Лобанова, используемые им для подавления преступности.
Особенно вызывали ярость действия по аресту сотрудников прессы и телевидения, многие из которых в свое время прошли специальную стажировку в США и различных центрах, созданных Америкой в Европе. И ухватиться пока не за что. Им всем инкриминируются только уголовные дела, тем более что 19 марта правительственный канал показал задержанного в Москве руководителя чеченской мафии, некоего Уркаева, который был подпольным координатором генерала Дудаева в Москве. Показали захваченные у него документы, видеокассеты, дискеты с компрометирующей информацией: о российских военных, которые тайно продавали оружие боевикам Дудаева; о чиновниках из окружения президента, которые давали команды военным на эту продажу и тормозили действия военных в борьбе с террористами в Чечне; банкирах, отмывавших чеченские наркодоллары и помогавших им с аферами по банковским авизо; о политических деятелях, депутатах и различных предпринимателях, особенно журналистах и телевизионщиках, получавших от Дудаева мзду и бывших у него на содержании.
Выступить в защиту людей, против которых были такие свидетельства, — значит поставить президента и Америку под ожесточенную критику всех стран, согласиться с обвинениями в поддержке преступников и террористов. У Роберта Уоренна возникла мысль создать мощный корпус из лучших адвокатов Америки и Европы и направить их в Россию для защиты наиболее ценных людей. Оплатить их работу можно было из средств закрытых фондов ЦРУ. Но и здесь Россия нанесла удар. Лобанов лично принял решение о недопущении в страну никаких зарубежных адвокатов, а Конституционный суд узаконил это решение. Более того, по сводке на сегодняшний день в Москве и Петербурге уже погибло 11 самых видных адвокатов, обычно занимавшихся делами высокопоставленных особ. И хотя сразу же были возбуждены уголовные дела, было понятно, что их убрали сознательно.
Если бы было выдвинуто хоть одно политическое обвинение, тогда можно было бы развернуть мощную атаку мировых средств массовой информации на новое руководство России с обвинениями о возврате в тоталитарное прошлое, о лишении прессы работать в свободном режиме и так далее. Более того, Лобанов пошел дальше: вместе с запрещением всех сионистских организаций, он запретил и все коммунистические и профашистские организации. "Да, по-моему, в России появился свой Макиавелли", — рассуждал Госсекретарь.
Единственное, что он мог, это поставить вопрос о недопустимости антисемитских выступлений, но Лобанов не возражал и пообещал принять для этого все меры. И действительно, в своем телевизионном обращении к народу 18 марта он искренне и жестко сказал об этом. Заверил, что будут продолжены реформы, защищены иностранные инвестиции и выполнены обязательства России по долгам. Но внутренняя интуиция Уоренна не давала ему ощущения удовлетворенности. Он понимал, что российские спецслужбы давно готовили удар по всем, кто работал в России на США и Запад, иначе они просто были бы не способны осуществить такую молниеносную операцию по всей стране. Не говоря уже о том, что буквально на все важные посты Лобанов выдвинул не просто профессионалов, а людей, ориентированных на патриотические идеи. А это наиболее опасные для Америки люди в России.
Госсекретарь перед вылетом в Европу провел в Москве консультации с послом Израиля в России, который рассказал, что на его просьбу о встрече с Лобановым новый министр иностранных дел Иванов отреагировал быстро и четко. "Лобанов примет меня уже завтра". Уоренн в последний раз сделал жесткий разнос высокопоставленным дипломатам посольства. С резидентурой пусть разбирается директор ЦРУ, но он доложит президенту о бардаке, который творится в посольстве. Если бы он не работал госсекретарем всего несколько месяцев, он бы сам навел порядок в посольстве.
Из Москвы он вылетел для консультаций в Бонн и Париж, а в 10 часов 21 марта уже был принят премьер-министром Великобритании. Сейчас, прилетев в Вашингтон, он, сидя в машине, которая везла его из аэропорта прямо на работу, обдумывал свое молниеносное турне в Германию, Францию и Великобританию. Его удручало, что ни Бонн, ни Париж не поддерживали его опасений по поводу изменений в России, только Великобритания, испытанный друг США, была согласна со многими выводами Уоренна, основанными на личных ощущениях от пребывания в Москве. Он не поехал сразу на встречу с президентом, а попросил из-за якобы легкого недомогания отложить ее на несколько часов, чтобы на работе, в спокойной обстановке привести в порядок свои ощущения, впечатления и мысли о событиях нескольких последних дней и доложить президенту выверенную и аналитически отшлифованную информацию.
6 апреля 1997 года, Нью-Йорк.
Президент "Трейд билдинг корпорейшн" Джон Столберг (он же Илья Коровин) устроил для себя незапланированный праздник. Уже ранним утром все телеканалы и радиостанции трещали о событиях в России. О внезапной смерти президента, о том, что генерал Лобанов, буквально на днях назначенный вице-премьером, стал новым руководителем России, о беспрецедентной операции, которую он начал против мафии, преступников и коррумпированных чиновников. Подробной информации пока еще не было, но Столберг чувствовал — вот он, день торжества настал. Как долго ждали его все честные люди России. Для него, профессионала, это стало ясно из того, что новый лидер России начал не со слов, а с конкретных дел. Значит, дело будет.
Это был его день. И извинившись перед женой и детьми, он под предлогом срочной деловой встречи утром уехал в уединенную хижину, которую по его заказу построили в 90 километрах от Нью-Йорка на берегу Атлантического океана, возле городка Лонг-Бранч. Заехав по пути в супермаркет, купил сырого мяса, зелени, русской водки и через полтора часа уже дышал чистым океанским воздухом. Он уже давно взял за правило: при самых тяжелых и кризисных ситуациях, а также внезапных крупных удачах или радостных событиях уединяться. Горечь неудач он не хотел переносить на окружающих, тем более близких людей, но и радостью незапланированных успехов или счастливых событий хотел наслаждаться в одиночку. Никто не отвлекал от счастливых минут, от возможности радоваться так редко выпадающими часами отдыха, делая их еще более блаженными.