— Теперь я совсем запуталась, — сказала кошка.
— Проклятие? — переспросил пес. — Бог ты мой! Ты имеешь в виду какие-то чары?
На этот раз Эннди заговорил громче — так, что его голос взволновал воду в реке:
— Как вы полагаете, что произойдет завтра ночью, ровно в двенадцать часов?
— Мы теряемся в догадках, — сказала кошка.
— Завтра ночью, ровно в двенадцать часов, — сказал Эннди, — мы вновь вернемся сюда, чтобы опять просить вас.
— Мы можем что-то для тебя сделать? — с надеждой спросил пес.
— Все, что угодно, Хозяин. Тебе стоит лишь приказать, — сказала кошка.
— Мы опять станем просить вас, точно так же, как просим сейчас. И все из-за вашего проклятия.
— Снова это проклятие, — пробормотал пес.
Эннди закричал — и от его крика во всем Ист-сайде из окон повылетали стекла. Теремковые горы задрожали и втянули головы в плечи.
— Сколько можно, черт подери, убивать друг друга каждую ночь?! Вы же весь дом переполошили! Вы не даете людям спать! Как, скажите на милость, можно заснуть, когда вы носитесь здесь как угорелые?
— Мы мешаем кому-то спать? — изумленно переспросил пес.
— Мы даже не подозревали, — сказала кошка.
— Отныне мы будем тише воды и ниже травы, — серьезно заверил его пес.
— Ты больше ни звука не услышишь, — пообещала кошка.
— Никакой возни, — сказал пес.
— Никаких убийств, — сказала кошка.
Эннди потер глаза и зевнул, а потом уселся на землю рядом с монстрами.
— Вы могли бы снять с себя это проклятие нынче же ночью, — проговорил он. — Нет ничего проще. Но вы не знаете, как это сделать.
— Так расскажи нам! — взмолился пес.
Эннди понурился:
— Мы не можем. Нам запрещено. Это часть проклятия.
— До чего таинственно, — задумчиво сказала кошка.
Пес наклонился к ее изодранному уху и прошептал:
— Поговори с ним. Ты ведь умнее меня.
— Мы вас от чего-то отвлекаем? — поинтересовался Эннди.
— Да нет, пустяки, — ответил пес. — Вообще-то я тут развлекался с ее трупом, но могу продолжить и позже.
— Мы постараемся не шуметь, — добавила кошка.
— А мне пора в гостиную, — сказал Эннди. — Разложить пасьянс и выпить теплого молока.
— Спокойной ночи.
— Приятно было повидаться.
— Заходи в любое время.
— Мы всегда тебе рады.
Страшила Эннди поднял к небу огромную руку и коснулся расшитой блестками ткани.
— Итак, пусть все продолжается, как прежде! — торжественно провозгласил он. Услышав его, водопроводные станции съежились от ужаса, а цистерны с бензином закрыли лица своими трубчатыми пальцами.
Эннди повернулась и пустилась в обратный путь через болото — снова шагая не по трясине, а прямо по воздуху. Она раздвинула шелковую занавесь ночного неба, нырнула в щель и скрылась в своем загадочном большом мире.
Все обитатели Плюшевого города погрузились в сон — да-да, все до единого. Все улицы вымерли до утра. Никто не уходил из дома и не возвращался домой, ничто не двигалось. И пока мягкие игрушки спали, уничтоженные здания и разрушенные дороги, лопнувшие трубы и порванные линии электропередачи отрастали заново, словно сорняки на грядке. В ночной тиши, когда даже звезды на небе мерцали лишь для собственного развлечения, картонный город, у которого не было ни глаз, ни рук, ни мыслей или слов, бесшумно исцелял свои раны. И так случалось каждую ночь, пока игрушки спали.
Сверкающая солнечная чешуйка поднялась в лазурное дневное небо, прогнав надувной шарик луны. За прошедшую ночь кое-что в городе стало выглядеть иначе, но никто из жителей, казалось, этого не замечал.
Ранним утром Змейка и Черепашка отправились на прогулку. По субботам занятий не было, и Змейке захотелось побродить. Черепашка, разумеется, увязался следом. Ночью прошел дождь. Воздух был холодным и на удивление чистым. Черепашка чувствовал себя счастливым просто от того, что они могли вот так идти рядышком и обмениваться комментариями обо всех встречных, таких непохожих друг на друга игрушках.
Вот прошел супергерой в маске, одетый в желтое трико и зеленый плащ с капюшоном. Вот баклажан и тыква. Лиса в пальто с бобровым воротником, ведущая безголового цыпленка. Русалка, прыгающая на хвосте, в компании сатира и морской змеи. А вот мамаша-кенгуру толкает коляску с целой оравой очаровательных крошечных двухголовых детишек, так и норовящих выскочить наружу.
Змейка с Черепашкой миновали больницу. В разбитом перед нею садике несколько обгоревших далматинов загорали в шезлонгах, отращивая себе новую шерсть. Медсестра в белой униформе обносила их стаканами лимонада.
— Медсестры такие хорошенькие, — сказала Змейка. — Я просто тащусь от их маленьких белых шапочек.
— Ну да, — согласился Черепашка.
Змейка взъерошила ему плюш на макушке. Он ненавидел, когда она так делала.
Теперь друзья шли мимо местного кинотеатра, где сейчас показывали снятый в Марионетбурге римейк «Затерянного мира». Черепашка был помешан на кино. По большому счету, ему было все равно, какой фильм смотреть.
На тротуаре перед лавчонкой, где торговали контрабандными стрелками для часов, махал метлой дельфин в солнцезащитной панаме и нарукавниках. Он был похож на иностранца. Змейку удивляло, почему многие иностранцы выглядят такими несчастными. Неужели они не рады, что перебрались сюда?
Ребята прошли квартал, где жила Змейка, и нырнули в узенький переулок. Змейка остановилась под пожарной лестницей.
— Слышишь? — спросила она. — Эта крольчиха опять бьет посуду. Наверняка разводит пары к приходу Теда. В прошлом месяце он аж в больницу загремел из-за этой стервы.
— Не понимаю, чего они вообще поженились, — сказал Черепашка. — У них и детей-то нет.
Змейка с Черепашкой отправились дальше. А поток мягких игрушек тек, не переставая. Прошла лама в пасторском воротничке. Прошли рыба-удильщик с фонариком и двенадцатиногая корова. Осколок Шалтая-Болтая. Лебедь и гриф. Лев со своим безголовым укротителем. Боксерская груша и маленький негритенок. Плюшевый город — словно бал-маскарад, который всегда с тобой.
И Черепашка хотел никогда-никогда не расставаться с ним.
В своей комнатушке Эдна Маккролл гладила рубашки мужа. Электрический вентилятор своими стенаниями заглушал радио, производя при этом чахлый ветерок. Пот капал с носа Эдны на раскаленный паровой утюг. Это был мерзкий утюг. И рубашки были мерзкими. И кукольная мебель в квартире была мерзкой, безвкусной кукольной мебелью, и ветхие картонные стены были мерзопакостными.
Что просто убивало Эдну, так это то, что на Теддино жалование охранника в банке они могли бы снимать куда лучшее жилье. Проблема была в прискорбной привычке Тедди каждые выходные пропивать половину своей зарплаты. Эдна мысленно представляла себе, какое у муженька будет выражение морды, если она вдруг совершенно случайно уронит на его огромную вонючую лапу вот этот самый утюг. И поделом ему!
Радио было настроено на мыльный сериал о больнице Федерального штопального управления, где все, вплоть до последнего санитара, были просто очаровашками и получали кучу денег. Медсестра с сексуальным голоском была королевой персонала. Все врачи-мужчины сгорали от страсти к ней, она же оставалась холодной как лед и смешивала их с грязью. Эдне хотелось быть похожей на нее.
Пока хозяйка мечтала в своей каморке, Неженка в ванной занималась Клыком. Эдна не обращала внимание на злорадный смех палача-попугая и отчаянные вопли грызуна. У нее хватало своих забот.
Неженка проводила экспериментальную проверку своей новой теории, согласно которой в канализации под унитазом водились маленькие рыбки-дерьмоеды. Неженка была убеждена, что если она будет удить, используя подходящую наживку, то непременно поймает одну из этих туалетных рыбок и тем самым внесет неоценимый вклад в науку. Она смастерила удочку из палки для штор, зубной нити и канцелярской скрепки. Наживкой сегодня работал не кто иной, как Клык.