- Герр Девойно! - умоляющим тоном попросил Циммерман. - Очень нужно продолжение. Пожалуйста!
- Условия? - поинтересовался я.
- Тридцать процентов! Более того, мы готовы пересмотреть прежний договор в сторону увеличения вашей доли.
Кто б сомневался? При большом тираже себестоимость экземпляра снижается в арифметической прогрессии. Знай, подсчитывай прибыль! Почему бы не отстегнуть курочке, несущей золотые яйца?
- Сделаю, - пообещал я. - К Новому году
- Я могу надеяться?
- Можете, - заверил я.
- Жду вас на выставке, - сказал Циммерман. - С ВААП я поговорю.
ВААП нарисовался сам. Мне позвонили из Москвы и попросили прибыть. Настоятельно. Я вылетел в столицу. Панкин встретил меня хмуро.
- Знаешь, каким тиражом вышла в Германии твоя сказка? - спросил, кивнув мне на стул. - Полмиллиона экземпляров! Данные на начало сентября.
- Это же замечательно!
- Как сказать... - Панкин побарабанил пальцами по столу. - Вот что, Сергей. Твою долю гонорара издательство переводит в немецкий банк. Хотя принято - во Внешторг. Обычно мы закрываем на это глаза. Немного валюты на подарки родным... Но в твоем случае - сотни тысяч марок. Не за горами миллион. Там, - он указал пальцем вверх, - этого не поймут. Тебя сделают не выездным, и ты не сможешь воспользоваться этими деньгами. Так что совет: переводи марки во Внешторгбанк.
Ага, сейчас! Взамен мне выдадут гору чеков. И что дальше? Затариваться в "Березках"? Мне не нужно столько тряпья. Ну, куплю "Волгу" - себе и отцу, одежду и прочие ништяки родственникам. А дальше? Спекулировать дефицитом? Уголовная статья. Да и зачем? Советских денег у меня завались.
- Эти марки, Борис Дмитриевич, пойдут на благое дело.
- Перечислишь в Фонд мира? - оживился он.
Еще чего! Нет, Фонд - организация полезная. Но одно из направлений его деятельности - возведение памятников советским воинам за рубежом. Тех, которые будут сносить.
- У меня другой план.
- Поделись! - потребовал он.
Я рассказал.
- М-да, - качнул он головой. - Идея благородная, ничего не скажу. Но могут не понять.
- Это отчего? - возразил я. - Три года назад за рубежом создан Фонд Солженицына. Туда поступают гонорары за книгу "Архипелаг ГУЛАГ". Средства Фонда используются для помощи политическим заключенным в СССР и их семьям. Якобы. На самом деле - для вскармливания диссидентов, проще говоря, врагов. Моя сказка, как и "Архипелаг", издана за границей. Но гонорар за нее пойдет тем, кто защищал Родину, а не ее врагам. Это заставит прогрессивное человечество за рубежом сделать выводы в отношении Солженицына и проводимой им против СССР кампании. Проще говоря, мы макнем его мордой в грязь. Считаю это политически правильным.
- Хм! - он внимательно посмотрел на меня. - Ты необычный парень, Сергей. Но не все так просто. Солженицын в за рубежом в почете. Он боевой офицер, воевал. А затем подвергся политическим репрессиям.
- Не он один. Многим пришлось хуже. Рокоссовскому выбили зубы, ломали ребра, били молотком по пальцам ног. Мерецкову ссали на голову. Палачи из НКВД пытали генерала Горбатова... У этих офицеров было куда больше причин затаить злобу против СССР. Но они переступили через обиду и отважно сражались. Как тысячи других. В этой связи вопрос: кто из пострадавших от репрессий патриот, а кто - гнида болотная?
- Однако! - покачал Панкин головой. - Умно. И как там, - он вновь указал пальцем наверх, - до этого не додумались?
Как, как.... В том времени в СССР ходил популярный анекдот. Сообщение радио: "Сегодня в девять часов утра, после тяжелой и продолжительной болезни, не приходя в сознание... приступило к работе Политбюро ЦК КПСС".
- Помощь нужна? - спросил Панкин.
- Да, - сказал я. - Было неплохо получить от вас письмо с одобрением инициативы.
- Будет! - пообещал. - Но вначале напиши заявление на мое имя. Сообщи в нем, что собираешься сделать с марками.
Я кивнул. Мне протянули листок бумаги и продиктовали текст. Я внес в него маленькую правку. Вместо "гонорары, полученные за рубежом", вписал: "в Германии". Панкин не обратил на это внимания. Не придал значения. Вот и ладно. Гонорар за проданные в Германии книги я отдам. Он изначально предназначался для этой цели. Но подушку безопасности оставлю. Хрен знает, как все повернется. О том, что сказка планируется к изданию в других странах, Панкин не знает. И не будет знать.
- В Германию полетишь один, - сказал Панкин, спрятав заявление в ящик стола. - В этот раз делегации не будет. Заграничный паспорт у тебя есть, с визой поможем.
Я поблагодарил. Все ясно. Не подмахни я это заявление, хрен бы мне был, а не поездка. Мой знакомый в том времени говорил: "Бумага не палка, но опереться на нее можно". Заявление - индульгенция для Панкина. Случись что, он его предъявит и сделает большие глаза. "Девойно ехал, чтобы перевести деньги в Союз. Знать не знаю, почему сбежал. Вот же, гад!"
Сбегать я не собирался. У меня в Минске жена и сын. В своем времени я читал байки о заграничных поездках в СССР. Дескать, выпускали группами и под контролем искусствоведов в штатском. Отчасти так. Но... Высоцкий к Марине Влади летал в сопровождении КГБ? В одиночку из СССР выезжали дипломаты, специалисты по внешней торговле, деятели искусства и многие другие. Невозможно проконтроливать всех. Поэтому поступали так. Человек съездил за границу и вернулся без проблем, значит, надежный. Дома остается семья - не убежит. Бывал за границей неоднократно - совсем наш. Главное, не болтать лишнего по возвращению. Как сладко живут на загнивающем Западе, и сколько у них сортов колбасы в магазинах...
В этот раз в Шереметьево меня досмотрели. Ничего лишнего не нашли. Нет, икра была - две маленькие баночки. Водка - одна бутылка, коньяк "Двин" - одна. Все по нормам. А зачем мне контрабанда? У меня в Германии счет в банке.
В аэропорту Франкфурта меня встретил сам Циммерман.
- Сувенир из загадочной России! - сказал я, вручая ему пакет с коньяком и икрой.
- Любите вы пошутите, Серж! - рассмеялся он. - Хотя ваш коньяк хорош. Я поверил, что его пил Черчилль.
- Мне нужно верить, - заметил я. - Я честный.
Циммерман заулыбался и потащил меня к машине. По пути я рассказал о своей идее.
- Вы - гений, Серж! - отреагировал Циммерман. - Никто из писателей не додумался отдать гонорар на доброе дело. И какой гонорар! Теперь немец, покупая книгу, будет знать, что жертвует на доброе дело. Вы знаете немецкую душу, - он погрозил мне пальцем. - Коллосаль! Продажи возрастут в разы.
"Только автору от этого ни горячо, ни холодно, - подумал я, - денег он не увидит". Вслух этого я говорить не стал. У Циммермана свои интересы, у меня - свои.
- Вы не правы, - возразил я, - насчет "не додумался". Есть прецедент: Солженицын и его "Архипелаг".
- Это политика, - он пренебрежительно скривился. - Никто не знает, как пополняется этот фонд и как он расходуется. У нас будет прозрачно. В любой миг предоставим отчет и банковские документы. - Кстати, - Циммерман вручил мне чековую книжку. - Пока фонд не создан, купите себе чего-нибудь. Счет в вашем распоряжении.
- Данке! - поблагодарил я.
Бросив вещи в гостинице, я отправился к Байеру. Он ждал. Перед отъездом я позвонил ему из Минска, затем - из номера.
- Комплимент из Минска! - сказал я, вручая ему пакет.
- Благодарю! - сказал он, рассмотрев подарок. - Чувствуется, что вы русский. Водка и икра.
- Предпочитаете свиную рульку?
- Что вы! - засмеялся он. - В моем возрасте жирное есть вредно. У меня к вам просьба. Не могли бы подписать книги внучке? Она поклонница вашего таланта. Узнав, что прилетаете, рвалась познакомиться. Еле отговорил.
- Давайте! - сказал я, доставая ручку.
Байер достал из-под прилавка "Экстрасенса" и "Курта". Я спросил имя внучки и подписал обе книги - сначала по-русски, затем по-немецки.
- Гут! - сказал Байер, прочитав. - Она будет в восторге. Еще никто в Германии не имеет автографа Девойно. Так что она первая. Подружки умрут от зависти.
- Завтра у меня автограф-сессия на выставке, - сказал я. - Начало в десять часов. Пусть приходят.
Байер кивнул и спрятал книги.
- По телефону сказали, что хотите поговорить. О чем?
- О деле.
- Каком?
- Я предлагаю вам возглавить благотворительный проект.
- Хм! - пожевал он губами. - А подробно?
- Вы специалист по производству средств реабилитации для инвалидов. Изготавливаете костыли, коляски, протезы. Я хочу организовать подобное производство в Минске. Немецкое оборудование и, на первых порах, материалы. Затем, надеюсь, станем выпускать свои. Нужно подобрать номенклатуру оборудования, обучить специалистов из СССР и организовать поставки.
- Кто будет за это платить?
- Я.
- Вы так богаты?
- Мои книги хорошо продаются. На банковском счету - около семисот тысяч марок. К новому году будет миллион.
- Это хорошие деньги, - кивнул он. - Но их мало. Сколько у вас инвалидов?
- Точную цифру не знаю, но многие тысячи.
- Тем более, - сказал Байер. - Протез не массовое производство, поэтому дорог. Много ручного труда. Вашей фрау его подгоняли?
- Да, - сказал я. - Но совсем немного. Мастер легко справился. Она в восторге. Протез легкий и удобный. Она стала больше ходить. Именно это навело меня мысль изготавливать протезы по немецкой технологии.
- А что заставляет вас за это платить?
Взгляд Байера стал пронзительным. Не прост старичок, ох, не прост. Врать нельзя.
- Гражданину СССР нельзя иметь счет за границей, тем более с такой суммой. Мне уже предложили перечислить марки в советский банк. Их направят в бюджет, затем потратят на закупку какого-нибудь тряпья. Пусть лучше - на благое дело.
Он кивнул.
- Рад, что вы откровенны со мной. У вас кто-нибудь воевал?
- Отец. Дошел до Кенигсберга, где был тяжело ранен. К счастью, не инвалид.
- Что ж, герр Девойно, - сказал Байер, - мне нравится ваш проект. Предлагаю обсудить детали за кружкой пива.
- Не откажусь, - поддержал я.