- Но и это еще не все! На более глубоком уровне погружения возможно управлять свойствами самой материи, игнорировать законы физики.
С этими словами я выбил стул из-под ноги профессора, но он как ни в чем не бывало остался висеть в воздухе, а позже в воздух повинуясь моему приказу стали подниматься и окружающие его предметы: трибуна, стулья, портфель, бумага и принадлежности для письма.
- Даже пространство и время, сама реальность подчинятся тому, кто имеет доступ к “библиотеке бога”, - стал заканчивать я, впрочем, не рискуя демонстрировать последнее утверждение ни с кем кроме Эльзы. - Что до перспектив, то пока я могу творить все эти чудеса только через загипнотизированного посредника, в перспективе же я буду делать это сам. Ты говорил о сотворении и свержении империй? Мне для этого достаточно будет пошевелить пальцем.
Бальтазар был бледен и казался разбитым, сломленным. Его искусство поблекло в сравнении с моим, как ловкий фокус в сравнении с истинной магией. Ничего не говоря он двинулся к выходу из аудитории. Я последовал за ним, попутно обращаясь к спящим студентам и профессору:
- И напоследок еще пара общеизвестных гипнотических феномена: постгипнотическое внушение и постгипнотическая амнезия. В данном случае для надежности мы их объединим: вы все проснетесь ровно через пять минут после того как за мной закроется дверь аудитории и забудете обо всем, что здесь произошло в течение последнего часа!
Оказавшись в пустом коридоре университета, я без труда отыскал взглядом Бальтазара стоявшего чуть поодаль у окна со скрещенными за спиной руками и глядевшего в окно.
- Я не знаю зачем ты затеял эту меру силами, - сказал я ему, - да мне это и не важно, потому что ты сможешь стать первым среди людей, но я буду богом.
- Что-ж, - отозвался он, прежде чем я ушел, - вынужден признать, это было сильно.
После того дня Бальтазар надолго исчез. Следующая наша встреча состоялась спустя несколько лет.
Глава V. Истоки. Картина мира
1930-1931 года. Из мемуаров Бальтазара Ташко.
В то время я так часто подменял собой руку судьбы, что напрочь позабыл о ее существовании, а она не преминула напомнить о себе таким... даже не знаю назвать ли это ударом или подарком? Долгие годы я оттачивал свое искусство: я налаживал связи с бездомными, прислугой богачей и прочим бедным, но отзывчивым и жадным до участливого общения, людом; я овладевал информацией и экспериментировал с ее использованием; я учился управлять событиями, предсказывать, менять и направлять их; я начал чувствовать себя причастным к чему-то важному в конце концов, а тут такой... выходит все-таки удар - судьба, которую я оказывается изображал самым жалким образом, столкнула меня с человеком, чьи возможности и перспективы действительно поражали.
Впервые Стефан Гайст привлек мое внимание весной 1930 года на занятии по философии общем для трех факультетов: исторического, юридического и медицинского. Когда студенты разместились в большой аудитории, устроенной амфитеатром, и началась лекция, стало очевидно, что преподаватель относится к тому неприятному типу людей с раздутым самомнением, которые ведут себя чересчур самоуверенно, а всех вокруг считают идиотами и самоутверждаются в попытках им это доказать. Вот и профессор, благо у философов всегда есть масса средств для того чтобы любого поставить в тупик, предпринял такую попытку уже минут через пять после начала занятия.
- Что было раньше: курица или яйцо? - задал он вопрос, по его мнению, не решаемый для студентов. Но на его несчастье в аудитории присутствовал Стефан. В то время пока одни выкрикивали “курица”, другие “яйцо” и пытались толково обосновать свой точку зрения, а третьи, среди коих был и я, озадачено переглядывались, понимая, что оба варианта не верны, но будучи не в состоянии предложить свой, Стефан основательно и громко, без крика перекрывая своим твердым и спокойным голосом общий шум, сказал:
- Предложенные варианты ответа исходят из двух последовательностей “курица-яйцо”, где первична курица и “яйцо-курица”, где первично яйцо. Однако эти последовательности являются лишь теоретическими абстракциями, выдернутыми из бесконечной последовательности “...курица-яйцо-курица-яйцо...”, где нет ни начала, ни конца. Таким образом, если рассматривать ситуацию вне абстрактных значений, то правильный ответ не курица и не яйцо, а принцип их преемственности или цикличность.
Сказать, что профессор был удивлен, значит сильно приуменьшить его реакцию. Он был застигнут врасплох ответом, как студенты минуту назад вопросом. Тем не менее, он не оставил своей попытки заявить о своем превосходстве и с насмешливостью произнес: