Он научился путешествовать по чужим снам и фантазиям. Он был уверен, что остановился на пороге одних из множества врат “библиотеки бога”, но пока не решался его переступить. И тому были причины. Вот одна из его записей того периода:
“Я лишь попытался вспомнить о том, что мне приснилось и пусть не очень подробно, но сразу вспомнил, словно вспоминал что-то из реальной жизни. А вот воспоминания о реальной жизни сделались ненадежными: я думаю о каком-либо событии из прошлого и сомневаюсь было ли оно на самом деле, или же это было во сне, или фантазиях, или все же было в самом деле, но не таким? Может оно искажено!? Мои реальности стали смешиваться в памяти и недалек тот день, когда я могу окончательно в них запутаться. Могу не вернуться”.
Сначала он использовал для проверки реальности дневники сновидений и эксперименты с окружением. Он записывал события сновидении, наличие которых служило бы свидетельством того, что мир, в котором он находится, не реальный, а один из множества альтернативных. А пробуждаясь проводил простой эксперимент с каким-либо предметом окружения, например, бросал мячик в стену или подбрасывал в воздух книгу, чтобы убедиться: не было ли пробуждение ложным.
Он отмечал, что в сновидческих мирах отключается логика нашего мира. Там возможно все: стены там можно проходить насквозь, а предметы заставить зависнуть в воздухе или исчезнуть, так как логика нашего мира не говорит, что стена тверда и непроницаема, что есть гравитация, сила тяжести и тому подобное - там он может наделить окружение любыми свойствами по собственному желанию. Там нет сомнений. Там чистая вера. Даже уверенность.
Его дневники изобиловали описаниями всяческих чудес, виденных и своевольно творимых во снах, но он хотел быть способным на все тоже самое в реальном мире. В связи с чем возникло новое опасение:
“Когда я добьюсь своего, доберусь до “библиотеки бога” и смогу творить в реальном мире тоже, на что способен в сновидениях, то для ориентации мне потребуется что-то новое, нечто вроде информационной метки, вроде “если увижу то-то или то-то, то буду точно знать, что мир нереален”, но только привязанной к чему-то, что я при всем своем могуществе повлиять не смогу”.
Перед ним встала задача каким-то образом пометить свой мир в бесконечном множестве миров “библиотеки”, в которой все виделось единообразным потоком данных, таким образом, чтобы метка эта оставалась неподвластной для могущества способного управлять законами самой природы. Задачка... а вот решил он ее или нет я так и не узнал. По крайней мере в его дневниках того периода об этом ничего не сказано.
Как бы то ни было, научился он отличать свой мир от чужих или нет, этот навык на тот момент все равно оказался бы для него излишним. Осознанные сны не дали Стефану сблизить сознание и бессознательное настолько, чтобы то, что возможно во снах, сделалось возможным и в реальном мире. Стоило ему снизить сознательное присутствие, как сновидения становились неуправляемыми, обычными, а стоило привнести больше сознательного контроля, как в сновидения врывалась логика нашего мира и пропадало всемогущество: стены становились опять плотными, подброшенные предметы падали, а управлять физическими законами и свойствами материи казалось невозможным, и в довершение всего, этот путь вел к быстрому пробуждению.
Ему никак не удавалось нащупать грань между сознанием и бессознательным, между своим миром и всеми остальными. Стоило ему приблизиться к этой грани, как он тут же просыпался или сновидение становилось неосознанным. Сны оказались окном, но не дверью. Стефан не мог запутаться во множестве миров и застрять в чужом, уже только потому что пробуждение всегда выплевывало его в свой. Впрочем, он хотя бы не свихнулся.
***
После опытов с осознанными сновидениями Стефан вновь сосредоточился на самогипнозе, но и в нем скоро разочаровался по той же причине - подобрать нужное соотношение сознания и бессознательного оказалось невозможно: при избытке сознания транс прерывался, а при недостатке переходил в обычный сон. Оставался лишь один вариант: использовать сознание и бессознательное двух разных людей, то есть практиковать гипноз на других и подбираться к “библиотеке бога” их посредством.
Тогда-то он и отправился в Вену. Но не только переезд и решение заниматься классическим гипнозом, стали результатами его трудов за тот период. Исследование гипноза и сновидений, сопряженное с путешествиями по параллельным мирам, сформировало еще одну грань уникальности Стефана, еще одно его убеждение, даже цель.