Сам он называл это “Alter Evo.” в сокращении от латинского “другая эволюция”. Его так раздражало отсутствие достойных исследований гипнотизма при избытке исследований, например, химической анестезии, а в своих снах он видел так много альтернативных миров, что все это натолкнуло его на размышления об альтернативных возможностях развития собственного. Вот что он писал:
“Гипноз способен, помимо прочего, обезболивать, но его применяют крайне редко, так как существуют обезболивающие препараты. Разумеется, ведь проще научить паре манипуляций со шприцем, чем гипнозу. Но если бы мы широко использовали гипноз, то возможно несколько поколений спустя эволюционировали бы и научились регулировать чужие и собственные биологические процессы, в том числе чувствительность к боли, или научились бы, скажем, общаться посредством передачи мыслей. Мы же отказались от развития собственных способностей в пользу развития техники, от эволюции психики в пользу технического прогресса, и упустили эту возможность. А кто знает сколько таких возможностей мы упустили за последние пять тысяч лет? Ведь человек давно не меняется, а технических скачков произошло уже не один десяток. Если так будет продолжаться, а технический прогресс будет приоритетней эволюции человечества, то скоро мы создадим то, что будет гораздо совершенней нас”.
В общем, он хотел поспособствовать смене направления в развитии человечества. Он писал о царстве духа, о том, что путь к исцелению всех болезней, путь к справедливости и миру, ко всему, что есть светлого и доброго, лежит через использование внутренних ресурсов самого человека. Об эволюции психики вместо революции техники. И для меня эта идея оказалась заразительной.
Профессор, загипнотизированный Стефаном в Вене для демонстрации своих способностей, верно заметил, что у меня всегда был движущий мотив, но никогда не было цели. Впрочем, наверное, я в ней просто не нуждался, ведь мотив причастности позволял мне выбрать любую цель. И я выбрал цель Стефана. Ведь что может быть могущественнее его силы? Что может быть грандиозней его планов? К чему еще большему я мог бы причаститься?
Возвращаясь в Вену осенью 1935 года за остальными записями Стефана, я пребывал под впечатлением от уже прочитанных текстов. Я был словно загипнотизирован. Лишь одно обстоятельство отделяло меня от чувства полной эйфории: разочарование в собственных средствах достижения целей - мое искусство не шло ни в какое сравнение со способностями Стефана, а попытки повторить его эксперименты с гипнозом давались плохо. Пожалуй, я смог бы незаметно загипнотизировать человека во время более-менее продолжительной беседы, но проделать тоже, что он сделал с грабителями в переулке - нет. Не говоря уж о тех чудесах, свидетелем которых я стал в Венском университете.
Глава VII. Истоки. Богатство века
1935-1936 года. Из мемуаров Бальтазара Ташко.
Дневники Стефана с записями Венского этапа его становления лишь подтвердили громадную разницу между нашими способностями. Там, в частности, был кратко описан случай из его практики в психиатрической лечебнице, о котором я не поленился добыть более подробные сведения у главврача клиники. Вот что он рассказал:
“Он удивил всех глубоким пониманием больных и оказываемым на них влиянием. Казалось, ему достаточно просто приказать им излечиться, стать нормальными, и они с готовностью исполнили бы приказ. Особо примечателен был самый первый случай. Я собирался показать вновь прибывшему практиканту одного из особо сложных, не отвечавших на лечение, пациента и рассказывал о его симптомах и применяемых методах лечения. Он вежливо и внимательно выслушал, ни разу не перебив и не переспросив, а когда я закончил задал лишь один вопрос: “Применяли ли гипноз?”. Загадочная и интересная методика, эффективная при лечении неврозов, но не популярная в психиатрии, потому как сумасшедших крайне сложно загипнотизировать.
- Пытались, - тем не менее ответил я. - Но он не способен поддерживать внимание. Лишь однажды, на сильных успокоительных, его удалось погрузить в гипнотический сон, но стоило начать задавать ему вопросы о его состоянии как он сразу забеспокоился, самовольно вышел из транса и несмотря на успокоительное принялся буянить.
- Но что-то он успел сказать? - спросил Стефан.
- Что он в пустоте, но не в пустоте, - передал я путанную формулировку пациента.
Как раз в этот момент упомянутого пациента - согбенного, трясущегося, в смирительной рубашке, с бешено бегающими широко раскрытыми глазами и стучавшими зубами, - вели с процедуры, и могу поклясться, когда его проводили мимо нас, пациент как-бы потянулся к Стефану.