- И вы могли сказать, что одно любопытство внушило мне вопрос мой, наконец произнесла Минна, подняв голубые очи свои с таким нежно-укорительным взором, что суровое выражение лица Эдвиыова смешалось в одно мгновение с умилительным, голос замер, сердце как будто пронзилось, но это ощущение было сладостно, как первый вздох наяву после страшного сна. Души их слились в один выразительный, но невыразимый взгляд.
Минна пришла в себя.
- Итак, любезный Эдвин, если б вы были рыцарем, какой цвет избрали бы вы на завтрашний турнир?
- Навеки, навсегда, фрейлейн Минна, я бы избрал цвет первой красавицы; цвет, составленный из небесно-голубого и украшенья земли - розового; я бы избрал, - продолжал он пламенно, схватив ее руку, - прелестный, несравненный лиловый цвет, ваш цвет, Минна!
Рука Минны пылала и трепетала; голова ее невольно склонилась на плечо Эдвиново...
- Ах! зачем вы не рыцарь! - прошептала она. Воздушный замок Эдвина разлетелся.
- Ах! зачем я не рыцарь! - вскричал он вне себя. - Зачем я злосчастен своим благополучием!
И в одно время на руке Минны напечатлелись жаркий поцелуй восторга и охладевшая слеза безнадежности.
- Минна, Минна! - закричал отец из другой комнаты.
- Минна! - повторила впросонках ее тетушка.
III
В любви, добыче и утрате
Мои права - в моем булате.
Кто не читывал рыцарских романов, кто не знает обычая избирать для раздачи наград на турнирах красавицу, которой давали титло царицы любви и красоты? Разве в чем другом, а в тщеславии лифляндские рыцари не уступали никаким в свете и всегда - худо ли, хорошо ль - передразнивали этикет германский. Турниру без царицы быть не можно - это аксиома: вот и сошлись избранные судьи турнира в риттергауз. Поставили, как водится, на стол чернильницу и бутылки, перебрали все писанные и устные предания о способе избрания, пошумели, поспорили, кого избрать, и когда от кружения козьей ноги [Кубки в виде ноги дикой козы были в большой моде у ре-вельских рыцарей - в честь Ревеля, которого имя производят они от слова Ree-fall падение серны, (примеч. автора.)] у них закружились головы и отнялись ноги, они согласились (к чести их вкуса или вина, право, не знаю) избрать Минну фон Буртнек царицею.
Минна, слыша зов отца своего, оправила волосы и, подняв фрез, чтобы скрыть в нем пылание щек своих, вышла в залу.
За нею последовал Эдвин.
- Благодари господ совета за честь, милая Минна. Ты избрана на завтра царицею... - сказал барон, потирая от удовольствия руки. - Благодари; я за себя и за тебя дал слово...
Один из герольдов в вышитом гербами далматике преклонил колено и подал ей на бархатной подушке золотую из трефов коронку, и смущенная нечаянностию Минна взяла ее, лепеча что-то в ответ на пышно-бестолковое приветствие герольдов.
- Я не поздравляю вас, - тихо сказал Эдвин, положа руку на сердце, вы и без короны владели сердцами.
Минна покраснела и молчала.
Герольды встретились в дверях с рыцарем Доннерба-цем, одним из самых страшных бойцов и самых ревностных искателей Минны.
- Поздравляю барона и целую ручку у царицы моей, - сказал он, неловко кланяясь и звеня за каждым словом шпорами, будто напоминая тем (и только тем), что он рыцарь... - Соколом моим, фрейлейн Минна, клянусь, что завтра за каждую искру ваших глазок так полетят искры от лат, что небу станет жарко. Вы увидите, как я перед вами отличусь; конь у меня загляденье: пляшет по нитке и курцгалопом на талере вольты делает. Сделайте милость, фрейлейн Минна, позвольте мне надеть лиловый шарф, - у меня уж и чепрак лиловый заказан.