— Эвентуально, пршу панов атаманов, по полста стрельцов в каждой сотне…
Значит, сто пятьдесят! Вполне надежного войска всего полтораста человек…
Петлюра прислушался.
В уютном фешенебельном отдельном кабинете привилегированного борделя деревянные стены были обтянуты штофом, висели бархатные портьеры, шелковые шторы — звуки доносились глухо и смягченно, однако все равно было слышно: на Печерске стрельба, на Набережной стрельба, на Подоле стрельба, даже далеко за центром, где–то на Брест–Литовском шоссе, тоже стрельба. А из–за Днепра не смолкая бьют и бьют орудия: Коцюбинский подтянул тяжелую артиллерию. Снаряды ложатся и в Мариинском и в Царском саду. Один взорвался совсем возле «Шато», под висячим, ажурным мостиком из Царского в Купеческий сад — тем самым мостом с которого на памяти Петлюры какой–то ошалелый гимназист в припадки ревности сбросил изменницу–гимназистку.
— Пане атаман, — приказал Петлюра решительно, — «усусы» должны быть немедленно доукомплектованы.
Откуда? Кем?
Коновалец, Мельник, Галечко смотрели на головного атамана с удивлением и опаской: в своем ли он уме?
— Но, пршу пана головного атамана, — отважилась хорунжесса, — «усусы» комплектуются лишь из галичан… А Галичина…
— Я и приказываю, — затопал ногами Петлюра, — доукомплектовать именно галичанами! Самыми верными нашему делу, самыми сознательными патриотами…
— Но, пршу, где…
— Забрать остатки из лагерей!
В лагере военнопленных галичан — солдат австрийской армии — под Черепановой горой так до сих пор и не снята была колючая проволока. Они так и оставались пленными, даром что украинцы, а власть как будто тоже была украинская — Центральной рады. Галичан из этого лагеря считали и теперь, как при царе или при Керенском… неблагонадежными: на принудительных работах они общались с местными рабочими, якшались с «большевистским элементом» — и генеральный секретариат решил на всякий случай оставить их и впредь на положении военнопленных.
Мельник, уже не чотарь, а сотник, решился напомнить Петлюре:
— Но, пане Симон, комплектование в боевой обстановке… И вообще — это небезопасно: в такое время и при такой ситуации… Они могут… не пожелать…
— Тогда — под пулемет! — завопил Петлюра и затопал ногами. — Приказываю! Комплектовать через одного: один старый «усус» — один пленный, один пленный — один старый «усус»…
Операцию поручили Мельнику и Галечко.
Сотня Мельника — пять десятков сечевиков — по Левашевской спустилась на Собачью тропу. Над Собачьей тропой, за Печерским базаром, уже стучали пулеметы. За Черепановой горой, над Владимирским базаром часто хлопали винтовки: полупановцы, соединившись с демиевскими, выходили уже на Васильковскую.
Когда отряд «усусов» приблизился к баракам, опутанным колючей проволокой, там поднялась суматоха. Пленных галичан уже давно — еще с тех пор, как началась восстание, никто не караулил: охрана бросила пленных и сама пошла воевать, а не то разбежались. Но пленный никуда и не уходили — куда им деваться? — и хоронились сами, как могли «Чуєш, брате мій…» они уже не пели…
«Усусы» с Мельником и Галечко вошли за ограду
— Стройся! — приказал Мельник.
Пленные, оглядываясь, переминаясь, начали строиться.
— Быстро! — подгоняла Галечко. — Позир!
Пленные чуть подтянулись: их давно уже не муштровали. Они переглядывались, безмолвно спрашивая друг друга: что это означает? Галечко выставила с двух концовн пулеметы — на всякий случай. Пленные пугливо оглядывались на них.
Две–три сотни пленных галичан стояли вытянувшись против своих братьев — может, из одного уезда, из одного села, соседи через улицу или через тын. Но те были при оружии, почерневшие, забрызганные грязью в бою, а эти — безоружные, изможденные и вшивые. И слушали речь пана старшины, обращенную к ним: их звали в ряды воинов, к оружию, в бой — встать за неньку Украину.
За Украину. За неньку. Украина была там — под австрийским цесарем. Но не была им ненькою. Украина была и здесь куда они пришли, бросив оружие и подняв руки вверх, чтобы быть вместе — соборно — с братьями–украинцами. Но и здесь они не нашли себе неньки: их бросили за колючую проволоку и томили на особо тяжелых работах…
— Кто идет воевать, в славные ряды украинских сечевых стрельцов, — три шага вперед и стройся вдоль проволоки!
Шеренга стояла. Люди жались, переминались с ноги на ногу поглядывая друг на друга.
— Второй раз говорю, — крикнул Мельник, — три шага вперед!
Стрельба все приближалась и приближалась: вот–вот затрещит уже и на Госпитальной. Пани София то и дело испуганно поглядывала на Печерские яры.