Мягкие белые облака украшают голубое небо с оттенком орхидеи, дразня солнце, но не похищая его тепло. Небо здесь совсем другое, нежели в Новом Орлеане или Лас-Вегасе. Оно более ясное, отчетливое, более контрастное, чем привычные для меня дымчато-серые оттенки. Дома мне было все равно, светит ли солнце или небо покрыто плотным слоем облаков. Цвет всегда оставался одинаково тусклым и безжизненным.
Впереди я вижу обветренную, красную с золотистыми буквами вывеску «Паб "Пожарная часть"». Старое здание выглядит так, словно здесь и правда когда-то располагалась пожарная часть. Оно выстроено из толстого кирпича и в нем огромные окна, которые, вероятно, когда-то были гаражными воротами, позволявшими пожарным машинам въезжать и выезжать.
Внутри располагается большая барная стойка в виде деревянной подковы с латунным поручнем для ног. Выдвигаю табурет и сажусь на него. Карта вин бесподобна. Заказываю бургер с беконом и голубым сыром, чтобы закусить бутылку вина, которую я осушила еще до полудня. Я умираю от голода, а бургер настолько хорош на вкус, что мне даже не важно, что сок стекает с подбородка и капает обратно на тарелку.
Бармен смотрит в мою сторону и улыбается. К щекам приливает кровь. Я улыбаюсь в ответ и быстро вытираю подбородок салфеткой. Он усмехается и отворачивается, чтобы вытереть участок бара напротив меня.
Он кажется мне дружелюбным. В заведении тихо, поэтому он придвигает табурет по другую сторону бара от меня и заводит разговор.
― Я вас раньше не видел. Вы недавно в городе или просто проездом здесь?
На моих губах играет робкая улыбка.
― Вообще-то, я решила остаться тут. Я живу на Синик-Хилл-Роуд.
― О, ― его глаза загораются интересом, ― что привело вас в Ниццу?
Он опускает взгляд на мой безымянный палец.
― Если честно, не знаю. Думаю, что радуга, которую я увидела прошлым вечером над озером, осветившая его для меня.
― Хвала Господу за радугу, ― говорит он, вставая со своего места, чтобы налить пива для сидящего напротив меня посетителя.
Я разглядываю его. Поцелованные солнцем каштановые волосы ниспадают на воротник клетчатой фланелевой рубашки. Джинсы «Левис» обтягивают упругие ягодицы. Прилив жара с новой силой охватывает мои щеки.
«Перестань, Рэвин. Тебе нужно затаиться, что означает воздерживаться от втягивания невинных людей в свою сложную жизненную ситуацию».
Он возвращается на свой табурет, перегибается через стойку ко мне и протягивает руку.
― Энди. А как зовут тебя, красотка?
― Рэвин.
Он склоняет голову набок.
― Рэвин. Мило. Так чем ты занимаешься, Рэвин?
― Я художница.
― Так ты собираешься открыть галерею в нашем районе?
― Нет, мои картины продаются исключительно в галерее в Лас-Вегасе.
― Впечатляет. Я немного разбираюсь в искусстве, и мне бы хотелось как-нибудь взглянуть на твои работы.
Опускаю взгляд на свой бокал с вином.
― Боюсь, если ты увидишь мои работы, то захочешь убежать и спрятаться.
Украдкой наблюдаю за его реакцией.
― Мое искусство не для всех.
― Теперь я еще больше заинтригован. У тебя нет другого выбора, кроме как показать их мне.
― Для этого сначала нужно что-то нарисовать. Я оставила все свои готовые работы в Вегасе.
― Учти, это свидание, ― говорит он, снова отходя в сторону, чтобы дождаться пожилую пару, которая только что подъехала к бару.
«Какое свидание? Я не назначала никакого свидания».
Краснею.
Слушаю разговор Энди с пожилой парой. Мужчина напротив тоже присоединяется к их беседе. Похоже, они планируют какой-то сбор средств. Энди возвращается на свой табурет.
― Что за мероприятие, о котором вы все говорите? ― спрашиваю я его.
― Жители нашей общины хотят собрать деньги для семьи Кларк. Две недели назад они попали в автокатастрофу. Вся семья получила серьезные травмы и осталась с кучей больничных счетов. Ни один из родителей еще не смог вернуться на работу и, вероятно, они не смогут сделать это еще на протяжении несколько недель. Их маленький сын все еще находится в больнице. Это трагедия. У нас очень сплоченная община. Здесь никто не борется в одиночку. Если кто-то в беде, мы собираемся вместе и помогаем ему. Это то, что мы всегда делаем.
― Могу я чем-нибудь помочь? Есть что-то, что я могу сделать?
― Конечно. Всегда нужны добровольцы. Наша следующая встреча для обсуждения планов состоится здесь завтра в десять утра. Приходи, нам не помешает дополнительная помощь. Возможно, ты могла бы пожертвовать картину или две для аукциона.
― С удовольствием. Не думаю, что мое творчество «Рэвин Арт» будет уместно, но я также являюсь художником-пейзажистом. Что-нибудь придумаю. Когда состоится мероприятие?
― Через две недели, если считать с завтрашнего дня. Этого времени тебе хватит?
― Прошу тебя, ― насмешливо говорю я. ― Я профи, к этому времени у меня будет уже дюжина картин.
― Круто. Тебе подлить вина?
― Да, пожалуйста.
Энди снова наполняет мой бокал домашним каберне (прим.: красное вино с насыщенными фруктовыми и пряными нотками).
― Итак, Энди, ты не знаешь, проводятся ли здесь какие-нибудь местные занятия йогой?
Он прикусывает губу, размышляя.
― Не уверен на счет йоги. Наверняка есть занятия в Напе.
Его улыбка становится шире.
― Если тебе просто нужна физическая нагрузка, то я занимаюсь бегом. Тебе стоит как-нибудь присоединиться ко мне.
― Бег и я?― морщусь. ― Я не бегаю.
― Ай, да ладно. Это очень эмоционально раскрепощает, ты должна попробовать.
В его улыбке есть проблеск надежды, от которой я не могу отмахнуться.
Поднимаю руки в знак капитуляции.
― Хорошо, я попробую. Но тебе придется дать мне на это несколько дней. У меня нет даже пары кроссовок. Ну, знаешь... потому что я не бегаю.
― «Амазон», детка, и ты получишь их уже завтра, ― подмигивает он. ― Теперь у нас уже целых два свидания, милая.
― Я ни слова не говорила про свидания, ― краснею я. ― Поверь мне, я испорченный товар. Тебе это не нужно.
― Детка, мы все испорченный товар. Ты меня не испугаешь. Ты еще полюбишь меня, обещаю.
― Даже не надейся, ― кокетливо ухмыляюсь и бросаю на стойку двадцатку.
Проклятое вино!
― До завтра.
― До завтра.
Энди поднимается с табурета и забирает мой пустой бокал из-под вина. Когда я отворачиваюсь, чтобы выйти за дверь, он окликает меня.