- С подоконником, - перебил я его, - или с цветком, а может с этой долбаной железякой? Ты постоянно на них смотришь.
- Я? - воскликнул паренек. - Нет, просто отключаюсь. Думаю о своем, есть кое-какие проблемы. А с подоконником у вас, наверное, все в порядке.
И вновь эта невозможно-наивная и совершенно детская обезоруживающая улыбка.
- Ясно, - ответил я, ощущая, как очередные кусочки паззла упорно не желают складываться. - Тогда рассказывай про бумажку. Что это за херня?
- Ну да, херня, по-другому и не скажешь, - согласился парнишка. - Когда я вышел на следующей станции, ко мне вдруг подошел тот странный дедок, что сидел рядом с вами, и сунул в руку этот листок. Я хотел выбросить бумажку, но... прочитал ее. Я хотел спросить, что за фигню он мне подсунул, но того человека уже нигде не было, я осмотрел всю платформу и я... я жутко струхнул. Не знаю почему... Я вдруг поверил в это, поверил, что сегодня умру... И...
- Тебе не кажется, что это полнейшая ахинея? - перебил я Леху. - Это же абсурд. Совершеннейший...
- Да, бред, - теперь он перебил меня. - Я согласен с вами, но... Пожалуйста... Я очень вас прошу, можно я проведу ночь здесь, с вами?
Я не знаю, как описать чувства, взметнувшиеся во мне. Разве что шторм: страшный, девятибалльный, с чудовищными волнами вопящих эмоций, неверием и абсолютным неприятием такой гигантской, необъемлемой чуши. И эти бушующие внутри меня огромные волны напрочь разбивались о его взгляд - наивный, верящий, уповающий на меня, взгляд ребенка.
Я глубоко вдохнул, аж заломило в легких, и выдохнул долго и через нос. Затем повторил дыхательное упражнение несколько раз, пока мой внутренний шторм не угомонился баллов до шести.
«Если я скажу то, что сейчас... скажу, - думал я, - это станет величайшим абсурдом всей моей 32-летней жизни».
Часть меня, та самая часть, что, наверное, называется разумом, была против того абсурда, но...
Вдохнув еще раз, на выдохе я ответил:
- Да, конечно, ты можешь остаться, раз для тебя это так важно. Надеюсь, по условиям квеста мы не должны спать в одной кровати?
- Нет, думаю, это не обязательно, - рассмеялся парнишка, и мне показалось - я почувствовал облегчение, настоящее облегчение, что испытал он. - Спасибо вам большое! Я... я, правда, не думал, что вы согласитесь.
- Да уж, - вздохнул я. - Я иногда совершаю глупости.
Внутри меня растекалась усталость. Она зачиналась в области живота и неотвратимо расползалась по всему телу. И в тот момент, как я, расплющиваемый этой усталостью, назвал себя законченным идиотом, я ощутил и услышал скрежет, едва уловимый, металлический и хрустальный одновременно. Почему-то представились колесики непонятного механизма (часового - позже решил я), и они, заржавленно скрежеща, толкая друг друга, пришли в движение.
Щелк - и что-то где-то перешло на новый уровень.
Щелк - и это странное ощущение исчезло. Миг, лишь миг восприятия неведомой грани.
- Давай рассказывай, что было дальше, - пробормотал я, - мужик исчез, а ты...
ГЛАВА 4,
очень печальная
Плач саксофона Кирка Валума сменился пронзительной балладой Стинга. Я слушал их и не слышал: пустота души, растерянность сердца и зацикленное непонимание - как, как такое возможно?
Парнишка - тот самый, что ночевал у меня, - Лешка, сегодня я увидел его во второй раз.
Почти месяц прошел с нашей встречи, а его бородка не изменилась, по-прежнему редкая, русая, клинышком, - только сейчас она не казалась забавной. Нос вытянулся и заострился. Глаза, пронзительно серые, один полуприкрыт, а правый настолько широк, что кажется - веки отсутствуют. И лицо, бледное, голубоватое, перекошенное, застывшее в ужасе или боли. Голова Лешки запрокинута назад, а длинная, тонкая шея придает особенную жуть и искусственность: будто не на человека смотрю я, а на некое изваяние. Творение скульптора-извращенца, постаравшегося выделить и подчеркнуть кадык как нечто инородное, прорывающееся сквозь горло изнутри.
Фото дрожало в моих руках, а окружающая реальность, покачиваясь, пыталась сдвинуться с места. Лишь капитан полиции, подобно духу мести, прорвавшемуся в агонизирующий сон, оставался неотвратимо четким, придавая реальности незыблемость и заставляя ее вращаться вокруг себя.
С момента встречи с полицейским прошло уже несколько часов, и сейчас я сидел на диване, разбитый и подавленный. Я копался в воспоминаниях и отбивался от мыслей, навязчивых и бесполезных. Музыкальный центр плакал голосами Стинга и саксофона, а мои губы, словно волшебное заклинание, повторяли снова и снова: «Если хочешь не умереть сегодня ночью будь тогда с этим мужиком!»