Снова попытались бросить якорь, и снова его оборвало.
Последний якорь не дал бросать Овцын, сумевший сохранить в этой кутерьме полнейшее хладнокровие.
Когда волнами перебросило «Святого Петра» через рифы, он приказал отдать последний якорь... Беда миновала... Корабль стоял в тихой лагуне между берегом и бурунами рифов.
Обессиленные матросы засыпали прямо на палубе.
А утром, 7 ноября, наступил спокойный и ясный день, словно и не было ночью никакого шторма.
Позавтракав, начали высаживаться на берег...
В первой партии пошли: курляндец Фридрих Плениснер, Георг Стеллер, его помощник — казак Фома Лепёхин. В шлюпку погрузили также несколько больных матросов.
Странно было наблюдать, что лежавшие на камнях морские выдры не разбегались при виде людей, а плыли навстречу шлюпке.
Голубые песцы, волоча хвосты, бегали по берегу и безбоязненно лаяли на моряков. Не но себе стало Стеллеру от их сипловатого лая. Помрачнел и казак Фома Лепёхин.
Судя по повадкам зверей, они никогда ещё не видели человека.
8
На руках перенесли больного Беринга в вырытую для него землянку. Это была обыкновенная яма, которую сверху затянули парусом.
Стены ямы не укрепили, и песок стекал на грузное тело командора. К вечеру, когда в землянку заполз Матиас Бетге, он увидел полузасыпанного песком Беринга.
— Я позову людей, чтобы отрыли вас... — сказал Матиас.
— Не надо... — остановил его Беринг. — Так теплее...
И закрыл глаза.
— Земля... — прошептал почерневшими от цинги губами. — Всюду земля...
Бетге нагнулся над командором, пытаясь разобрать, о чём он говорит, но попять ничего было нельзя. Путая русские и датские слова, Беринг бормотал в беспамятстве что-то про родину, про землю, а сам всё подгребал и подгребал к себе песок, словно хотел целиком зарыться... Жутковатым было стремление ещё живого человека уйти в землю. Бетге немало видел смертей, но такой наблюдать ему ещё не приходилось. Зажимая рукою рот, чтобы не вскрикнуть, он выбрался наружу.
Ещё не стемнело.
Отвесные скалы нависали над кипящим бурунами морем. На рифах, обдаваемых брызгами волн, мешковато серели сивучи. Море было хмурым. Дика была и простирающаяся вокруг земля. Вверху, на скалах, шумели птичьи базары. Берег просто кишел всякой живностью, и уже от этого поднималась тоска — никогда не ступала ещё на этом берегу нога человека.
Бетге потрогал языком шатающиеся в дёснах зубы, потом сплюнул на ладонь. Посмотрел на сгусток крови. Похоже было, что он тоже начинает болеть... Десны кровоточили.
С трудом переставляя ноги, Бетге побрёл к матросам, копошившимся возле сгруженного с корабля снаряжения. Но, не доходя до них, остановился. Здесь положили, прикрыв их парусиной, трупы матросов, умерших, когда их перевозили на берег. Сейчас — Бетге тряхнул головой, не желая верить глазам, — парусина шевелилась.
Сдавливая страх, Бетге нагнулся и стащил парусину. Возле трупов, отгрызая носы и уши покойников, копошились песцы...
Ещё целый, стоял «Святой Пётр» в тихой лагуне у берега, но все жили так, как будто кораблекрушение уже произошло. Многие из больных, которых погрузили в шлюпку, не успевали добраться до берега. Умирали, пока их везли. Лейтенант Свен Ваксель, сам уже тяжелобольной, сделал открытие, которое, как он считал потом, спасло ему жизнь. Он решил, что больных, после длительного пребывания в душных каютах, убивает свежий воздух, и поэтому сам съезжать с корабля не спешил. Когда же пришёл и его черёд покинуть корабль, Ваксель закрыл своё лицо плотной шапкой, а другую шапку натянул на голову и так, поддерживаемый под руки матросами, спустился в шлюпку...
Никто ещё не объявлял, что они находятся на острове, но все уже знали это, и постепенно налаживался здесь свой островной порядок. Установили дежурства и, словно на корабле, били в судовой колокол. Гулко разносился над морем бой, многократным эхом отражался от отвесных скал, поднимая в воздух тучи птиц.
Разбившись на компании, строили сообща землянки.
И как-то враз помягчели характеры. Чины и звания оказались позабытыми на острове, и офицеры и матросы трудились вместе, плечом к плечу. Все решения принимались теперь сообща, и матросов офицеры уважительно называли по имени и отчеству.
Да и между собой офицеры тоже словно бы позабыли прежнюю вражду. Помягчел характер даже у сварливого Георга Стеллера. Он навестил Вакселя, когда его перевезли на берег. Посидел, рассказывая, что они, немцы, объединились в одну компанию. Потом ушёл.