Но справки о монахе Чириков навёл.
— Нехороший человек, — ответил Егорша. — Шайтан настоящий.
— Какой он шайтан, если в рясе ходит?
— Шайтан и в рясу нарядиться может... — невозмутимо ответил Егорша.
Афанасий Фёдорович Шестаков тоже ничего хорошего про монаха не сказал.
— Козыревский это карту приносил, — сказал он. — Шайтан и есть, а не монах. Который год этой картой мне голову морочит. Предлагает купить. А как до дела дойдёт — пропадёт с концами.
— А откуда карта взялась у монаха.
— Да какой Козыревский монах?! Душегуб он... Сказывают, что Козыревский и порешил Атласова. Небось и карту у него спёр...
— А Атласов кто таков?
— Владимир Васильич-то? Казачий голова, как и я, был... Только не в пример мне, удачливее... Это ведь Владимир Васильевич и открыл Камчатскую землицу. Нетто не слыхал?
— Нет! — признался Чириков. — А давно он жил?
— Не столько и времени прошло, — вздохнул Шестаков. — Я его, к примеру, хорошо помню... Годов на пятнадцать всего старше меня был. Наш, якуцкий... У нас казачью службу начинал.
— Нет, — покачал головой Чириков. — Не слыхал. Не говорили нам в Академии про такого.
— Ну да, — усмехнулся Шестаков. — Чего же про казаков в академиях рассказывать? Важнее науки есть...
— Разные науки, Афанасий Федотович, в Академии изучают. Геодезию, например... Или толкование корабельного гола... Навигацию... Вот сынишки-то да племянники подрастут у тебя, тоже, может, на капитанов выучатся. Корабли по морям водить станут.
— Эту науку, Алексей Ильич, казаки и без академией ведают. В который год льда поменьше на море, обязательно на промысел ходят.
— Ты, Афанасий Федотович, речную губу с морем спутал, — усмехнулся Чириков. — Тоже воды много, но для морского плавания настоящий корабль иметь надобно.
— Это кому как... Только путать нам ничего не положено. Сказываю, не только что по морю, а с устья Колымы до Анадырь-реки плавано было...
— Пустое говоришь, Афанасий Федотович! Ещё проведать предстоит, можно ли проплыть там. Некоторые считают, что и моря там нет.
— А что же есть, если не море? — удивился Шестаков. — По суше казаки не стали бы корабли волочить, если далеко. Это у вас в Академии учат, как по тайге да но горам корабль через всю Сибирь тащить, а у нас такого не слыхано.
— Возвращаться назад будем, обязательно расскажу, Афанасий Фёдорович, чего там — земля или море... — засмеялся Чириков.
После этого разговора и разладились у Чирикова отношения с Шестаковым. Глупое дело... Хорошим человеком казачий голова был, но как объяснишь ему, что такое морское плавание, если он моря и в глаза не видывал. Хорошо бы, конечно, на карту взглянуть, коли она действительно камчатскими казаками составлена... Только, с другой стороны, чего могли не знающие геодезии казаки изобразить?
И может быть, и поправились бы отношения с Шестаковым, долгой зима была, да только уже недосуг стало Чирикову. Появились в окрестностях Якутска сбежавшие из отряда Шпанберга казаки и матросы. Беда случилась... Не успел Шпанберг провести свой караван по воде. Вмёрзли его шитики в четырёхстах вёрстах от Юдомского креста. Все тунгусские стойбища разорил Шпанберг, пытаясь на собачьих упряжках провезти грузы, но и тунгусы разбегались. Грузы пришлось бросать по пути... Далеко-далеко от берега моря вмёрз в снега снаряженный Петром Первым корабль...
А беда редко одна приходит. Следом за обмороженными шпанбергскими матросами и казаками явилась в Якутск корь. Не такая уж и страшная болезнь, но для якутов, не знающих эпидемий, превратившаяся в настоящий мор.
«С последних чисел минувшего марта, — записывал в путевом журнале Чириков, — явилась на жителях якуцкого города болезнь, именуемая корь, а с апреля до настоящего числа весьма умножилась, ибо все болезновали, которые прежде в оной болезни не были, а болезни сей в Якуцке, по словам здешних жителей, больше 40 лёг не бывало, что удостоверяет и настоящая скорбь, ибо жителей в 50 и старее лет обходит, а которые меньше 45 лет, на всех была, а лежали по две недели, а прочие и больше».
Не обошла беда и избы, в которой стоял Чириков. Умерла смешливая Кенчу. Умирала она — сердце разрывалось от жалости, — так не хотелось ей умирать. Всё спрашивала и у Егорши, и у Фёдора, действительно ли пришёл конец или, может быть, ещё поживёт.
— Чего с тобой сделается? — ответил Фёдор. — Вы, бабы, народ курьёзный. Чего тебе от безделицы помирать? Не голод, чай...