— Ясно. А если покажется, что ты умерла в результате несчастного случая, ну, или по естественным причинам?
— Тогда эффект окажется противоположным. Я стану жертвой случайного стечения обстоятельств или судьбы. И Роберт будет по-другому думать о моей смерти и обо мне самой как о человеке. Медленно, но верно я приобрету статус святой. В тот день, когда Мелисса начнет бесить Роберта — а она начнет, — он будет вспоминать обо мне только хорошее и скучать по тому, что было. Два дня назад я отправила ему письмо — написала, что ухожу от него, потому что мне нужна свобода.
— Получается, он не знает, что ты в курсе про измену с Мелиссой?
— Я прочитала у него в телефоне всю их переписку, но никому ни слова не сказала — до этого момента.
— А какой смысл писать письмо?
— Поначалу он испытает облегчение — ему же уходить не придется. Сэкономит на бракоразводном процессе, а заодно со стороны будет казаться хорошим парнем, хоть вскоре и сойдется с Мелиссой. Но письмо посеет в нем мысль — и со временем семена прорастут. Да, я от него ушла ради свободы. А еще потому, что наверняка знала: возможно, я встречу кого-то получше, чем он. Да, а может быть, кто-то появился еще до моего ухода. И как только Роберт начнет так думать…
— …теория миметического желания окажется на твоей стороне. Поэтому ты обратилась в фирму, которая организовывает самоубийства.
Ты пожала плечами.
— Так каков же процент разводов среди пар, чьи дети покончили с собой?
— Что?
— И кто из родителей сам сводит счеты с жизнью? Матери, да?
— Ну, так, — ответил я и воззрился на спинку переднего кресла.
Но я знал, что ты не сводишь с меня взгляда, ожидая более развернутого ответа. Спасли меня два низких широких стакана, как по волшебству появившиеся из темноты и опустившиеся между нами на подлокотник.
Я покашлял.
— Разве это не невыносимо — так долго ждать? Просыпаться каждое утро с мыслью о том, что, может быть, сегодня тебя убьют.
Ты помедлила — не хотела так просто меня отпускать. Но в итоге ответила:
— Нет — если мысль о том, что сегодня меня, может быть, не убьют, кажется намного хуже. Хоть нас, естественно, время от времени накрывает страх смерти и непрошеный инстинкт самосохранения, бояться умереть не хуже, чем бояться жить. Ты, как психолог, естественно, об этом знаешь.
Ты даже чересчур сильно подчеркнула слово «психолог».
— Отчасти, — ответил я. — В Парагвае проводились исследования на кочевых племенах, у которых совет племени выносит решение: когда кто-то уже слишком стар и слаб и превращается в чересчур тяжелую обузу, — его надо убить. Тот, кому предстоит экзекуция, не знает, когда и как это произойдет, но принимает все как есть. Все-таки племя выжило в обстоятельствах, когда еды мало и необходимо совершать длительные, изматывающие переходы, потому что жертвовало слабыми. Так появлялась возможность позаботиться о тех, кто имеет право на жизнь и способен вести их дальше. Может быть, во дни молодости ныне приговоренные к смерти как-то темным вечером кокнули возле хижины собственную немощную двоюродную бабушку. В то же время исследование показало, что для членов племени неизвестность влечет за собой дополнительный стресс, а он сам по себе является вероятной причиной невысокой продолжительности жизни в этих племенах.
— Разумеется, это стресс, — согласилась ты, зевнула и потянула ступню в чулке, задев мое колено. — Мне хотелось бы, чтобы это заняло меньше трех недель, но, полагаю, на поиск наилучшего и наиболее надежного способа нужно время. Например, все должно выглядеть как несчастный случай, но в то же время надо, чтобы произошло это аккуратно, требуется тщательно все продумать.
— А если самолет рухнет, тебе деньги вернут? — спросил я, глотнув джина с тоником.
— Нет. Они сказали, что тратят значительные средства на каждого клиента — а все они с суицидальными наклонностями, — и поэтому им надо обезопасить себя от того, что клиент их опередит — добровольно или нет.
— Хм. Значит, жить тебе осталось двадцать один день.
— Скорее, двадцать с половиной.
— Точно. И как ты планируешь их провести?
— Буду делать то, чего не делала раньше. Болтать и пить с незнакомцами.
Сделав долгий глоток, ты осушила стакан. А мое сердце заколотилось так, будто знало, что произойдет. Отставив стакан, ты положила руку мне на плечо.