— Что?
— Я, гм. Некоторые оборотни... они сказали мне, что я... пахну. И, ну, ты, — ты пахнешь как рождественский леденец, только в хорошем смысле. Только если это из-за крови, то я не уверена, что мне сильно нравилось это.
— Ты очень любопытна и проницательна, моя пташка, — он кашлянул. Я знала этот звук; взрослые издают его, когда собираются говорить про птичек и пчелок. — Ты действительно пахнешь очень хорошо. Пряности и соль. Очень приятно. Это значит, ну, в общем, когда светоча достигает возраста становления, что отличается от физической зрелости...
Если он начнет говорить эвфемизмами, то я закричу.
— Очень хорошо. Что насчет тебя? Никто из парней не пахнет так, как ты.
— Мне следовало бы гордиться этим, — но его лицо снова стало отстраненным, вернулась слабая, подобная деловому выражению лица маска.
— Если ты не собираешься отвечать мне, Кристоф, просто скажи, — теперь я пожалела, что подняла этот вопрос. Я скомкала тряпку и вздохнула, поднимаясь на ноги. Вымытая и опустошенная, все во мне было парализовано. Это был другой вид онемения, тот, который мне нравился. Даже мысли о папе не причиняли столько боли, как, скажем, если бы меня ущипнули за ногу, пока я спала. — Сколько времени?
— Три часа. Дрю...
— Я хочу увидеть Пепла. Затем хочу поискать Грейвса.
— Тебе следует отдохнуть. Сегодняшняя ночь может быть тяжелой.
Моя подбородок поднялся. Это был взгляд «упрямого мула», за который бабушка так часто упрекала меня.
— Я не буду одна на Судебном процессе.
Он кивнул, как если бы ожидал это.
— Это правда. Но ты могла бы быть немного добрее ко мне, птаха.
Я должна хорошо относиться к тебе? Затем я почувствовала вину. Он спас мне жизнь, больше чем один раз. Я бы даже не стояла в этой белой ванной комнате, полной бесцельного света — потому что солнце спряталось за облаками, а окно в крыше было полно слепого свечения — если бы не он. Медальон немного дернулся у меня на груди, поскольку старый, знакомый гнев попытался вылезти наружу. На самом деле это был не гнев, это просто было спокойствие. Прямо сейчас я знала только, как сойти с ума.
Даже при том, что я на самом деле ничего не могла почувствовать. Слезы смыли все это. Паника росла, по-настоящему жуткая мысль все еще находилась у меня в голове. Как вы справляетесь с этим?
Я решила заняться работой. Есть кое-что, что я могу сделать до полуночи.
— Я хочу пойти в больничное крыло, — сказала я четко и ясно и бросила тряпку в лужу из кофе. Поднос с завтраком стоял возле двери. — И я хочу поискать Грейвса. Если он здесь, я могу найти его, — а если нет, то я хочу и это знать. Я хочу знать, избавился ли он от меня, как от дурной привычки.
— Очень хорошо, — он грациозно встал, и мне пришлось отвести взгляд. Белая тряпка впитывала кофе, превращаясь в странный грязно-коричневый цвет. Из-за этого на секунду я почувствовала себя плохо. То есть, я была воспитана так, что все должно содержаться в порядке. Папа всегда хранил вещи в порядке, и бабушка все держала на своих местах.
Но их не было здесь, а я была призраком. Я почти ожидала увидеть свет из поднятой руки. Я бы все выплакала.
Я осмотрелась в поисках туфлей. У шкафа одиноко стояла пара кроссовок. Полагаю, удача. Я почти застонала, когда опустилась, чтобы взять их. Если бы я дожила до среднего возраста, у меня было бы чертовски много проблем со спиной.
Но я, вероятно, больше никогда не буду выглядеть старше. Парни-дампиры не выглядели, только глаза выдавали их возраст. И сколько было Анне?
Я не хотела думать об этом.
Я даже не могла представить, что мне будет пятьдесят и я застряну в этом тощем, подростковом теле.
Последние двенадцать часов догнали меня с пинком под зад. Я прислонилась к двери шкафа и попыталась отдышаться. Маслянистое ощущение скользнуло по моей коже, трансформация грозила накрыть меня, как ленты высокой температуры, которые проходят через прохладную воду в ванной, когда вы крутите кран. Боль отступила, а зубы покалывало.
Жаль, что превращение не могло унять боль внутри меня. Я фыркнула. Слезы оставили бы ваш нос сырым и грязным, но мой носовой проход прочистился, и под запахом лимона и свежести я почувствовала запах пряного яблочного пирога.
— Я пойду на Судебный процесс с тобой? — спросил он мягко.
Да. Нет. Не знаю.
— Я доверяю тебе, — сказала я снова. Такое ощущение, что я врала. — Я просто... ничего из этого не сделает меня счастливым туристом, хорошо?
— Конечно, — звучало так, будто он хотел добавить что-то еще, но не стал.
Умно с его стороны. Я залезла в кроссовки, сделала несколько глубоких вдохов, и трансформация отступила. Я больше не чувствовала клыки, когда повернулась и столкнулась с ним.