Когда открывалась галерея, Клод пошел в редакцию еженедельной газеты «Летр франсез», редактором которой был Арагон, чтобы представиться, и подружился с несколькими сотрудниками, в том числе с Жоржем Будаем, заведующим отделом «искусство». Именно ему я принесла свой самый первый репортаж о выставке. Главные редакторы благоволят к начинающим, им можно доверить несложную работу, которой не хотят заниматься другие журналисты, но при этом они не перестают охотиться за новыми темами. Вот каким образом я попала не только на страницы «Летр франсез», но и в другие появлявшиеся в то время журналы как специалист по концептуальному искусству, мне легко давались связанные с ним интеллектуальные умозрительные заключения. В течение нескольких лет Клод разделял мои интересы, и каталог, где я должна была вместе с Жаком исправить опечатки, был каталогом самой первой выставки концептуального искусства, представленной в Париже.
Разумеется, в тот день, когда я, столь драматично переборов свою нерешительность, осмелилась обратиться к сексапильному учителю-поэту, мне не хватило зрелости, чтобы понять — моя интуиция сформировалась. Пути самовыражения, избранные нашими чувствами или интеллектуальными и сексуальными страстями, могут соприкасаться или даже сливаться. Так бывает не всегда, но часто. Если в то время я могла бы перенести себя на несколько лет назад в прошлое, то, возможно, осознала бы тогда, что то, что я рисовала в своем воображении, уже было пропитано этой смесью.
Моя мать не водила машину, поэтому во время каникул она часто брала меня на автобусные экскурсии. В конце одной из них мы остановились в живописной деревушке: в угоду туристам, покупающим сомнительного вкуса керамику, такие деревушки превращают в разновидность театральных декораций, иллюстрирующих жизнь того или иного художника. Мы зашли в какое-то кафе. В глубине сводчатого зала сидела компания молодежи и слушала, как один из парней играет на гитаре; в группе была одна девушка. По своей неискушенности я решила, что вижу перед собой благословенную богему, живущую в этой деревне; они собираются провести весь вечер, а может быть и ночь, слушая музыку и распевая песни; их не ограничивают временны́е рамки, а вот я должна вернуться на свое место в автобусе. Пока я их разглядывала, мне вдруг пришла на ум мечта: а вдруг кто-то из них заметит меня и, уж не знаю как, по чему-то скрытому в моем лице угадает, что по своим устремлениям я близка им по духу, и пригласит меня присоединиться к их компании. Вот какими надеждами можно питаться, когда у твоей семьи нет ни связей в обществе, ни даже представления, как можно помочь ребенку осуществить его интеллектуальные или творческие амбиции, — им просто невдомек, что существуют другие виды деятельности, другой трен жизни и — что уж совсем невероятно — таким образом можно зарабатывать себе на хлеб; да и сам ты еще слишком тесно связан с этим кругом и не знаешь, что предпринять и как еще нескоро ты сумеешь сделать то, что отвечает твоим собственным стремлениям! Ты мечтаешь, ждешь волшебную встречу на перекрестке дорог. Что касается меня, то культура, в которой я черпала стимулирующие мое воображение образцы, была культурой романа. Я не могла представить себе иного исхода из моего пригорода, чем, например, провидческий взгляд какого-то незнакомца, встреченного на вокзале Сен-Лазар: именно он вытащит меня из толпы сомнамбул. Все это оставалось на уровне интуиции, но, несомненно, будучи женщиной, я ждала, что спасение придет от мужчины, который, конечно же, угадает мои чаяния и таланты (в этом я была уверена), но сначала он прочтет все это у меня на лице. Другие подробности будущего приключения еще не прорисовались.