На углу письменного стола стоит инкрустированная перламутром рамка, в которую вставлена фотография: ее сделал уличный фотограф во время первого отпуска в Европе, после пребывания в Африке.
Перед фасадом большого кафе в стиле модерн А*** сидит на металлическом стуле сложной конструкции, подлокотники и спинка которого, состоящие из спиралей и завитков, скорей живописные, чем удобные. Но А*** сидит в этом кресле, по своему обыкновению, совершенно непринужденно, хотя и без малейшей расхлябанности.
Она чуть повернулась, улыбается фотографу, будто разрешая ему отснять этот импровизированный кадр. В то же время ее обнаженная рука продолжает начатое движение: ставит стакан на столик, стоящий рядом.
Но класть лед она вроде бы не собиралась, потому что не дотронулась до сверкающего металлического ведерка, быстро запотевшего.
Она сидит неподвижно, смотрит на долину, простирающуюся перед ними. Молчит. Слева от нее Фрэнк, невидимый, молчит тоже. Возможно, она уловила некий странный шорох у себя за спиной и теперь собирается повернуться как бы невзначай и бросить взгляд, будто бы случайный, в сторону жалюзи.
На восток из кабинета выходит не просто окно, как в комнате напротив, а окно французское, через которое можно попасть прямо на террасу, минуя коридор.
На эту часть террасы светит утреннее солнце: только от него никто не пытается укрыться. В воздухе, почти свежем сразу после рассвета, пение птиц приходит на смену стрекоту ночных цикад, звуковой фон почти такой же, хотя менее слитный, расцвеченный время от времени более мелодичными трелями. Что же до самих птиц, то их не видно, как и цикад: они укрываются под султанами широких зеленых листьев вокруг всего дома.
На участке вскопанной земли, который отделяет дом от посадок и где выстроились на равном расстоянии друг от друга молодые апельсиновые деревца — тонкие стволики, украшенные редкой листвой темного цвета,— блестят бесчисленные нити паутины, полные росы; крошечные паучки сплели их между комьями земли, когда в саду закончились работы.
Справа этот конец террасы подходит к краю салона. Но только на свежем воздухе, перед южным фасадом — откуда можно охватить взором всю долину,— подается первый утренний завтрак. На низеньком столике перед единственным креслом, которое принес сюда бой, уже стоят кофейник и чашка. А*** в такой час еще не встала. Окна ее комнаты еще закрыты.
В самой глубине долины, на бревенчатом мосту, что пересекает маленькую речушку, какой-то человек сидит на корточках и смотрит вверх по течению. Это — туземец, на нем синие штаны и выцветшая майка; плечи голые. Он склоняется над поверхностью потока, словно пытается разглядеть что-то в мутной воде.
Перед ним, на другом берегу, простирается делянка в форме трапеции, со стороны воды ограниченная кривой линией; все бананы там собраны более-менее недавно. Пеньки легко подсчитать: когда срезается ствол, остается короткий обрубок, чья зарубцевавшаяся поверхность имеет форму диска, белого или желтоватого, в зависимости от свежести среза. Подсчет по прямой линии слева направо дает: двадцать три, двадцать два, двадцать два, двадцать один, двадцать один, двадцать, двадцать и т. д. ...
Рядом с каждым из белых дисков, но в различных направлениях принялись побеги, замещающие срезанные деревья. В зависимости от времени сбора первого урожая эти новые растения имеют длину от пятидесяти сантиметров до метра.
А*** только что принесла стаканы, обе бутылки и ведерко со льдом. Начинает смешивать коктейли: коньяку в три стакана, потом минеральной воды, наконец, три кубика прозрачного льда, в сердцевине каждого кубика заключен пучок серебристых игл.
— Мы выедем рано,— говорит Фрэнк.
— А именно?
— В шесть утра, если вас устроит.
— О-ля-ля...
— Вас это пугает?
— Да нет.— Она смеется. Помолчав, добавляет: — Наоборот, это даже забавно.
Пьют маленькими глотками.
— Если все пойдет хорошо,— говорит Фрэнк,— мы попадаем в город часам к десяти, и у нас будет масса времени до второго завтрака.
— Да-да, разумеется, это и мне подходит,— говорит А***.
Пьют маленькими глотками.
Потом заговаривают о другом. Оба закончили читать книгу, которая их занимала последнее время, и теперь могут обсудить ее в целом, то есть прокомментировать и развязку, и прежние эпизоды (служившие предметом прошлых бесед), которые эта развязка представляет совершенно в ином свете или же придает им новый, дополнительный смысл.