Только первая фаланга еще видна. На безымянном пальце блестит кольцо, тонкий золотой ободок, едва выступающий над плотью. Вокруг руки веером расходятся складки, все менее и менее жесткие по мере удаления от центра, все более и более плоские, но одновременно и растянутые, так что в конце концов остается лишь белая однородная поверхность, на которой располагается, в свою очередь, рука Фрэнка, смуглая, крепкая, украшенная широким и плоским золотым кольцом аналогичной модели.
Как раз рядом с рукой лезвие ножа оставило на скатерти крошечное темное пятнышко, удлиненное, извилистое, окруженное более слабыми, редкими знаками. Смуглая рука, поерзав немного по скатерти, вдруг поднимается к кармашку рубашки, снова пытается, уже машинально, затолкать поглубже бледно-голубое письмо, сложенное в восемь раз, которое торчит на добрый сантиметр.
Рубашка из немнущейся хлопчатобумажной ткани цвета хаки, вылинявшая от многочисленных стирок. От верхнего края кармана идет первая горизонтальная строчка, а под ней еще одна, в форме фигурной скобки, чье острие направлено книзу. К самому кончику этого острия пришита пуговица, на которую в нормальном положении застегивается карман. Пуговица пластмассовая, желтоватая; нитка, которой она пришита, рисует в центре ее маленький крестик. Письмо, что виднеется над всем этим, написано почерком мелким и убористым, строки идут перпендикулярно краю кармана.
Справа выступают, по порядку, короткий рукав рубашки цвета хаки, пузатый туземный кувшин из обожженной глины, отмечающий середину буфета, потом, на краю буфета, две керосиновые лампы, незажженные, выстроенные вдоль стены; еще правее — угол комнаты, а к нему примыкает открытая створка первого окна.
И машина Фрэнка выходит на сцену: ее отражение в окне, появление в беседе. Большая синяя — закрытая машина американского производства: корпус ее — хотя и пыльный — выглядит как новый. Мотор тоже в хорошем состоянии: ни разу не доставил владельцу ни малейшей неприятности.
Владелец машины остался сидеть за рулем. Только его попутчица спустилась на каменистый двор. Она обута в изящные туфли на очень высоких каблуках и должна ступать осторожно, избегая неровных мест. Но это ничуть ее не сковывает, она, можно сказать, даже не замечает трудностей пути. Она остановилась неподвижно у передней дверцы, нагнулась к серым клеенчатым сиденьям, над стеклом, опущенным до отказа.
Белый корсаж исчезает почти до талии, снаружи остается широкая юбка. Голова, руки, верхняя часть туловища, нависая над окошком, мешают рассмотреть, что происходит внутри. А***, несомненно, собирает покупки, сделанные в городе, чтобы унести их с собой. Но вот появляется левый локоть, потом рука, запястье, кисть — и пальцы задерживаются на окне.
После нового промедления на яркий свет дня являются плечи, затем шея и лицо, обрамленное длинными, черными волосами,— прическа, чересчур свободная, чуть растрепалась,— и, наконец, правая рука: она держит за тесемку всего один маленький зеленый пакетик кубической формы.
Оставив на пыльной стойке машины отпечаток четырех параллельно лежащих пальцев, левая рука торопливо приводит в порядок прическу, в то время как А*** отстраняется от синей машины и, в последний раз обернувшись, направляется своей решительной походкой к двери дома. Кажется, будто ухабистый двор выравнивается сам собою под ее ногами, ибо А*** даже не смотрит вниз.
Вот она стоит, прислонившись к входной двери, которую только что закрыла за собой. Отсюда ей виден весь дом, помещение за помещением: главная зала (слева салон, справа столовая, где уже поставлен к обеду прибор), центральный коридор (куда выходят пять боковых дверей, все закрытые, три справа и две слева), терраса и, за сквозной балюстрадой, противоположный склон долины.
Начиная от хребта склон в высоту разделяется на три участка: неровная полоса дикой пустоши и две делянки, засаженные в разное время. Пустошь красноватого цвета, там и сям поросшая зеленым кустарником. Купа высоких деревьев отмечает самую дальнюю точку, какой достигли посадки в этом секторе; она занимает вершину прямоугольной делянки, которая наискосок спускается по склону; местами, между султанами молодых листьев, там еще видна голая земля. На нижней делянке, той, что в форме трапеции, уже убирают урожай: белых дисков шириной с тарелку, оставшихся у самой поверхности почвы на месте срезанных стволов, почти столько же, сколько и растущих банановых деревьев.