Я засунула руки в карманы джинсов, дотронулась до складного ножа в правом кармане. Я положила его, одеваясь в ванной, и удостоверилась, что выступ не будет заметен под кромкой длинной серой толстовки.
Никогда не знаешь, что может произойти. И после всего, что случилось, черт меня побери, если бы я ходила куда-либо без оружия.
Глава 4
Я не знала, чего ожидала. Но точно не четырех парней, выглядящих подростками, и двух парней лет двадцати, бездельничавших на кушетках, один из которых курил сигару, в два раза большую своих двух пальцев.
Комната была без окон, и огонь, радостно потрескивая, горел в массивном каменном камине. Темная кожа, потертый темно-красный ковёр — наверное персидский — кристаллические вазы, в которых были белые тюльпаны, на каминной доске. Один из дампиров выглядел на двадцать пять и, наверное, был с Ближнего Востока. Он немного опустил газету, которую скрывал позади, и кинул мне взгляд угольно-чёрных глаз. Он был одет в джинсы и свежую, синюю, костюмную рубашку с накрахмаленными складками.
Я помнила, как папа любил накрахмаленные вещи, а потом я отказалась касаться их, и ему пришлось гладить свои джинсы. Он довольно быстро понял, что это дело не стоило того. На мгновение мне было снова двенадцать лет, я гладила и чувствовала запах крахмальных брызг и смягчителя ткани, пока папа играл со мной в Двадцать Вопросов об Истинном мире и заряжал оружие. Как ты убиваешь духов? Каковы пять признаков места сбора представителей Истинного мира? Какие правила в хорошем оккультном магазине?
Я запихнула воспоминания подальше с почти физической дрожью. Вы, наверное, думаете, что, если бы я практиковала достаточно долго, я могла бы просто прекратить думать о болезненных вещах.
Вторая дверь — из красного дерева, не резная, производит впечатление, что она очень тяжёлая, несмотря на беззвучные петли — закрылась позади меня с шёпотом.
— Боже мой, — произнес рыжеволосый дампир со скоплением веснушек. Не похоже, что на ногах у него тоже веснушки. — Миледи.
Послышался шелест, они все стояли. Я с трудом сглотнула, и мне хотелось бы быть одетой во что-то лучшее, чем видавшие лучшие дни джинсы и серая толстовка. В этот раз мои волосы были послушными, спадая гладкими завитками. И в данной ситуации они сами начали виться. Такое ощущение, что мне в глаза насыпали песка, а лицо опухло.
— Миледи, — откликнулись двое других. Я почти обернулась, чтобы увидеть, с кем, чёрт возьми, они разговаривали.
Я опять сглотнула с трудом. Такое ощущение, что у меня в горле застрял камень.
— Я здесь для допроса, — замечательно, Дрю. Ты говоришь, как Минни Маус. — Если я, эм, опоздала, то это, потому что ...
Тот, который курил сигару, отвесил поклон, который прежде я видела только по кабельному телевидению в полночь в исторических фильмах с действительно хорошими костюмами.
— Для нас удовольствие ждать вас — не наоборот. Войдите. Не хотели бы вы чашечку кофе? Вы позавтракали?
Или скорее поужинала, так как Школа работает ночью. Что за черт? Я моргнула.
— Гм. Это Совет, не так ли? Официальный прием, правильно?
— Дорогое дитя, — это сказал мужчина, который скорее всего был арабом; он говорил на неясном британском. — Здесь мы не настаиваем на соблюдении церемоний. И что вам сказали о нас?
— Я думала... — инстинкт сохранить секрет воевал с любопытством, и конечно же любопытство пробилось вперед. — Я думала, что другая светоча — Анна — состояла в Совете?
Тишина заполнила комнату. Даже огонь успокоился. Рыжий многозначительно взглянул на тощего блондина в темно-сером костюме, который выглядел так, будто он никогда даже не думал о том, чтобы сморщиться. Тот, кто выглядел, как японец, а не только наполовину азиат, как Грейвс, пригладил перед своей серой шёлковой рубашки.
— Теперь, дитя, — араб поднял брови, и у меня появилось внезапное желание ударить его по лицу, если он снова назовёт меня дитя. — Откуда ты узнала об этом?
Мне следовало бы разжать кулаки и опустить плечи. Папа говорил, что я не должна горбиться, пока находилась в центре всеобщего внимания; а сейчас это была именно такая ситуация.
— Я видела ее. В другой Школе, в исправительной Школе. И Дилан... — действительность снова поразила меня, кольнула в бок. — Дилан, вероятно, мертв, — я сказала это так, будто только что поняла случившееся. — Они напали на Школу. У них была Поджигательница. Так её все называли. Кровосос, который мог поджигать вещи.
Они все еще молчали и пялились на меня. Я держала руки в карманах, рукоятка складного ножа скользила в потных пальцах. В груди поселилось пустота, где шар неустойчивого болезненного гнева горел в течение многих недель, с тех пор, как папа не пришел домой той ночью.
Прошлой ночью для меня всё было нормально. Хотя это тяжело назвать «нормальным». Но, как по мне, так все было относительно хорошо, а прямо сейчас я чувствовала себя потерянной.
Теперь та дыра в моей груди была просто дырой. В ней не было ничего кроме оцепенелой темноты. И это облегчение.
— У нее были рыжие волосы, — неловко продолжила я. — То есть у кровососа. У Поджигательницы. Мы еле унесли оттуда ноги.
Пульсация побежала через них. Трансформация — когда их внутренний вампир выходит наружу. Клыки выглянули из-под верхней губы, от волос побежали блики и они потемнели, и мне внезапно неловко напомнили о том, насколько сильными, быстрыми и опасными были эти парни.
И все мое оружие — это складной нож, чье лезвие покрыто серебром. Но я зашла так далеко; я не собиралась позволить кучке полувампиров напугать меня.
Ну, по крайней мере, не так сильно.
Не так, как вы могли бы видеть это.
— Если я вас правильно понимаю, — сказал араб. Его глаза теперь горели, как тлеющие угли, по волосам пробегала рябь: черные как смоль полосы переходили в темно-коричневый. — Вы видели леди Анну? В ... исправительной Школе? Где вы были буквально несколько дней назад?
Я кивнула.
— Кристоф намеревался отвезти меня сюда. Я не знаю, как оказалась там, но они, казалось, ожидали меня. Но тогда Дилан узнал, что никто не знал о моем пребывании в той школе — он сказал что-то о маскировке, и... и... — я исчерпала запас слов. Но потом нашла, что сказать. — Разве вы не слышали все это прежде?
— Не совсем. Оборотни знали очень мало, и мы не могли допросить Сломленного, — мальчик-араб посмотрел на остальных. — И, как всегда, когда возникает много вопросов мы не можем найти Рейнарда. Так. Проходите и садитесь. Вы не хотите позавтракать?
Живот зарычал в ответ.
— Нет, спасибо. Я найду что-нибудь в столовой позже, — полагаю, это было достаточно вежливо.
— Вы уверены? — выражение лица сменилось, превращая его в очень красивого парня двадцати лет, но с очень старыми глазами. Я была внезапно уверена, что этот парень был старше Кристофа. Это было видно по тому, как обращались к нему ученики, и у всех них была та странная неподвижность, которая была свойственна более старым дампирам.
И Кристофу. Господи. Я пыталась не думать о нем, потому что каждый раз, как я думала, меня кидало то в жар, то в холод. Мой внутренний термостат точно был испорчен. И отметки на моем запястье заживали, но у них были забавные идеи по этому поводу.
По крайней мере, когда я думала о Кристофе, дыра в груди казалась управляемой. Она не становилась меньше, но было легче справляться с ней. Как находиться рядом с Грейвсом, заставляло всё это походить на что-то, чем я могла, возможно, управлять, пока он стоял там, бросая мне «что собираешься делать дальше, Дрю?» взгляд.
Я поймала их взгляды, когда они все посмотрели на меня, и во мне пробудились воспоминания о детстве, проведенном со строгими правилами бабушки о том, чтобы «быть со всеми в дружеских отношениях». «Когда человек крайне беден, манеры — это всё, что у него есть, — всегда говорила она. — Поэтому используй их».