Я кивнула, поняла, что он не видел меня.
— Да. Эм. Спасибо. Кристоф...
Он развернулся ко мне, глаза сверкали, он преодолел дистанцию между нами в два быстрых шага. Внезапно мы оказались нос к носу, так близко, что жар, исходящий от него волнами, ласкал мои щеки, как солнечный свет на уже горящей коже.
— Я сказал тебе оставаться на месте. Там было укрытие, и Леонтус был бы уверен, что ты в безопасности, — слова были грубыми, как будто наждачная бумага скоблилась в его горле, чтобы выйти наружу. — Я мог потерять тебя.
Мой рот был сухим. Я сказала первое, что пришло мне в голову, и это был резкий, хриплый шепот, как его.
— Крис... я не она.
Я имела в виду, что я не моя мама. В течение секунды он выглядел пораженным, но глаза не дрогнули. Их взгляд был прямой и непоколебимый, и как вообще мне могло прийти в голову, что эти глаза были холодными? Потому сейчас они были теплого, голубого цвета. Такие глаза могли сжечь те места, к которым они прикасались, и мое сердце подпрыгнуло и застряло в горле.
— Нет, — согласился он. — Ты не она. Она никогда не вызывала во мне такую агонию.
Что я могла сказать в ответ? То, как он смотрел на меня, заставляло мою голову чувствовать себя забавно. Заставляло всю меня чувствовать забавно, и не только таким о-Боже-я-только-что-почти-умерла образом.
Он наклонился. Его рот был в считанных сантиметрах от моего.
— Она никогда не заставляла меня думать, что я умер бы от остановки сердца. Она никогда, никогда не заставляла меня бояться за нее так, как я боюсь за тебя.
Я громко сглотнула. В горле щелкнуло. Если я отклонюсь назад, чтобы отодвинуться от него, то могу просто свалиться с операционного стола.
Но я не хотела отодвигаться.
— Кристоф... — его имя замерло на моих губах. Я вдруг стала чрезвычайно чувствительной, волосы стали торчком, и я почти забыла, что была покрыта засохшей кровью и потом.
Его губы коснулись моих. Я почти вздрогнула, настолько сильным был шок. Потом меня поразила молния.
То есть, несколько раз я увлекалась, обычно достаточно милыми городскими парнями, когда знала, что не пробуду рядом больше нескольких недель. Это не было похоже на те неаккуратные щенячьи поцелуи в библиотечных стеллажах, или украденные полчаса объятий в изолированной части игровых площадок. Его язык скользнул в мой рот, и было не похоже, что он пытался наполнить им мой рот. Он как будто приглашал меня.
Это также не было похоже на поцелуй с Грейвсом: комфорт и безопасность. Это было...
Покалывание прошло через меня, не затронуло только зубы. Я забыла обычные вещи, которые проносятся в вашей голове, когда такое случается: вещи как «О, Боже, почистила ли я зубы», или «Я хочу, чтобы он не дышал так», или «Кто-то может войти». Я даже забыла о том, чтобы бояться из-за того, что могу сделать что-то неправильно.
Я забыла обо всем, кроме тепла и света, пробегающих через меня. Один из его клыков столкнулся с моим, толчок прошелся по нам обоим, и я погрузилась в него в течение долгого, долгого момента, прежде чем отдалилась, чтобы отдышаться и обнаружить, что, да, снаружи был мир, и мне было тяжело, и жарко, и ярко, и пахло кровью, и металлом, и болью.
Кристоф поцеловал мою щеку. Он пробормотал что-то, что я не расслышала. Разноцветное электричество бегало по каждому дюйму моего тела.
Вау!
— Никогда, — сказал он мягко в мое ухо. Его дыхание коснулось моей кожи, и внезапно я захотела поерзать только потому, что мне пришлось двигаться, а моя одежда была горячей и сковывающей. — Ты понимаешь?
— Хм, — был мой мудрый ответ.
Он вытянулся, взял мое лицо в свои руки и оперся на меня, разводя мои колени в стороны. Он смутил меня своим взглядом, а на его выражении не было взгляда голодного волка, которым он одаривал мою маму. Это было что-то еще.
То, что я не знала. Это просто было... что-то другое. Что-то более уязвимое. Как будто он боялся, что в любую секунду я могу уклониться, или сказать ему не делать этого, или что-нибудь еще.
Я не могла выдержать того, что у него было такое выражение. Поэтому я закрыла глаза и немного подняла подбородок, и он снова поцеловал меня. В этот раз все было по-другому.
Нет, в этот раз все было лучше. И я снова забыла обо всем остальном, включая Грейвса. Несколько секунд я снова была собой.
И это было замечательно.
Затем реальный мир с крахом вернулся. Я напряглась, и он отступил. Он все еще нежно держал мое лицо, его кожа казалась теплой на моей, и я поняла, что касалась его ребер, пробегая ладонями вверх и вниз, как когда я играла с бабушкиной стиральной доской.
Я отдернула руки.
— Эм, – сказала я. — Кристоф.
— Дрю, — немного удивленно. Я продолжала забывать, какое у него прекрасное лицо.
— Я думаю... — я даже не могла сказать, что думала. Кроме Вау! И снова вау! и еще хм.
Да. Неловко. И Грейвс...
Грейвс оставил меня. Так все и произошло. Он оставил меня, а Кристоф пришел. Это то, что случилось на самом деле?
— Ты права, — сказал он, как если бы я сказала что-то умное. — Есть вещи, которые надо сделать. И нам надо помыться. Обоим.
Я кивнула. Он снова наклонился, и я немного разочаровалась, когда он поцеловал только мою щеку — целомудренное давление губ.
— Теперь ты доверяешь мне? — спросил он, и я смогла только кивнуть. И мне стало интересно, почему из всех вопросов он выбрал именно этот.
Глава 32
После того, как у вас случилось тяжелое расстройство желудка, когда все, что, как вы думали, когда-либо съели, вышло наружу, приходит момент, когда вы чувствуете себя довольно хорошо. Как правило, это после того, как вы поднялись, все смыли, вытерли рот, возможно, осторожно почистили зубы уже в десятый раз, и понимаете, что можете идти. Шатко, как новорожденный жеребенок.
Мир кажется яснее и четче, и вы думаете, что, возможно, побороли грипп, но дрожь в руках и ногах говорит, что вы лжете себе.
Вот как я чувствовала себя. Побитой и шаткой, но довольно хорошо, по крайней мере, уже некоторое время. Интересно, смогла бы я добраться до кровати раньше, чем истощение накроет меня? Это было бы отлично.
Но сперва мне надо увидеть Огаста.
Он был в отдельной комнате, в уединенном месте больничного крыла, но эта комната отличалась от той, где Пепел был привязан, или той, где меня пытались спасти. Его комната была с внешней стороны — кровать и окно — и выглядела, как номер люкс в больнице высокого класса. Она даже была сделана в персиковых и сливовых тонах, и на секунду у меня так закружилась голова, что я боялась, что смогу упасть прямо здесь.
Потому что все еще пахло больницей. Пахло дезинфицирующим средством, лекарством, болью. И горем. Дар пульсировал внутри моей больной головы, как воспаленный зуб.
Квартира Огги в Бруклине была довольно опрятной и чистой, рассчитанной на одного парня. Я привела ее в полный порядок, пока месяц жила там.
Они с папой работали над очисткой демоническо-крысиной инвазии
[31]
. А потом папа был возле канадской границы, выполняя какое-то задание, а я осталась с Огастом. Который никогда, как я поняла сейчас, не позволял мне уходить далеко от своего поля зрения даже в своей квартире. Месяц в одном из самых больших, крутых городов мира, и все, что я знала, это одну ту улицу в Бруклине.
Теперь я знала, что Огги был дампиром, мне стало интересно, смог бы он научить меня зажигать чью-то сигарету так, как делал он. Я надеялась, что у меня будет шанс спросить его.
Они с папой часто спорили о том, имеем ли мы дело с тайным сговором нечисти с властью, или речь идет о естественном человеческом стремлении загнать необъяснимые явления в рамки обыденности. Теперь слабая улыбка на лице Огаста во время тех споров имела смысл.
Другие вещи, которые я помнила, тоже имели смысл. Как голос Огаста, пока я лежала в кровати и пыталась уснуть, подслушивая его и папу. «Это девочка заслуживает быть среди своих». И каким избитым он приходил несколько раз, и как он так быстро исцелялся. Как много раз, пока я была там, он убивал кровососов?