Ей нравилось быть беременной, а Дэвид казался заинтригованным изменениями, происходившими с ее телом. По правде говоря, его это возбуждало. Он готов был заняться любовью сразу же, как только приходил с работы. Он был чувственным и изобретательным любовником. Дэвид, которого могло вывернуть наизнанку от хруста суставов пальцев, был непривередлив, когда дело касалось секса.
Он разочаровал ее только однажды в первые несколько лет их брака: оставил ее одну, когда она рожала мальчиков.
Не говоря ни слова, он вышел из родильной палаты больницы. Шон и не ожидала, что ему легко будет перенести обстановку родильной палаты, но он мог бы, по крайней мере, задержаться, чтобы приободрить ее. Она была одна, когда к ней впервые принесли детей, и ее обеспокоила собственная нечувствительность. Она настолько привыкла делиться всем с Дэвидом, что в его отсутствие даже дети казались ей нереальными. Но вечером она услышала, как он объявляет о рождении малышей в своей сводке новостей по радио; его голос был преисполнен гордости, и сладкие слезы радости смыли чувство обиды с ее души.
Дети росли спокойными, и Шон нравилось ухаживать за ними. Но где-то в глубине ее сознания пульсировал страх: каждый день, который она проводит с малышами, безвозвратно уносит с собой тысячи невосстановимых клеток ее мозга. Ей недоставало академической атмосферы. Она боялась забыть все, что знала. Ее беспокоило то, что она толстела. Ее тревожила деградация души и тела; короче говоря, она превращалась в самодовольную тупицу.
Дэвид смеялся над ее страхами; тем не менее он сочувствовал ей. Он оплачивал ее занятия подводным плаванием, которым она занималась по воскресным утрам, когда Дэвид мог остаться с близнецами. Они нанимали няню на пару уик-эндов и осматривали пещеры в Западной Виргинии, занимались планеризмом в Северной Каролине. Шон нуждалась в своей порции риска. Казалось, материнство его в себе не содержит.
Ей нравилось вести хозяйство, хотя никто ее этому не обучал. Она поджаривала хлеб, изобретала собственные блюда для малышей, экспериментировала с новыми или экзотическими овощами. Это привело к бесчисленным стычкам с управляющим местного супермаркета, который рассматривал ее запросы как утомительную блажь.
Однажды она попросила его закупить джикаму – овощ, о котором она прочитала и захотела попробовать. Никто, кроме вас, не знает, что с ним делать, возразил управляющий. Шон объявила ему войну. Субботнее утро она провела в магазине, занимаясь приготовлением джикамы, раздавая желающим образцы своего кулинарного искусства, просвещая покупателей. Она все же заставила управляющего согласиться на то, чтобы завезти джикаму и поторговать ею месяц-другой: посмотреть, как она пойдет.
Шон оставляла Дэвида с малышами и откладывала свою научную работу ради того, чтобы на полках магазина появился уродливый коричневый экзотический овощ. Я превратилась в типичную домохозяйку, думала она. Ее волосы были стянуты назад, на ней был велюровый джемпер, покрытый цветастым фартуком, которым снабдил ее управляющий. Она нарезала и готовила, раздавая покупателям образцы блюд и рецепты их приготовления. Она как раз уговаривала шестилетнего клиента отведать кусочек какого-то блюда, когда увидела человека, который стоял рядом с картофельным прилавком и наблюдал за ней. Джуд Мандел. Она почувствовала, что теряет самообладание. Что он делает в их городе? Он приблизился, и она увидела пакет йогурта в его руках.
– Работаешь в супермаркете? – спросил он, ухмыляясь.
– Только на общественных началах, – сказала Шон и объяснила ему про джикаму.
– Перекусим, когда ты закончишь?
Она подумала о том, что Дэвид сидит дома с детьми.
– Разве что на минутку, – согласилась она.
За ланчем он объяснил ей, что приехал в город на ралли.
– А чем занимаешься ты, кроме торговли овощами?
– Я вышла замуж за Дэвида. Он помрачнел.
– Глупая женщина, где была твоя голова, когда ты решилась на такое?
– Я очень счастлива с ним. Работаю над докторской. Приматология. Взяла годичный отпуск, чтобы родить ребенка, а родила двойню. Близнецов. – Она почувствовала, как улыбка расползается по ее лицу, подумала о фотографии Кейта и Джейми, лежащей у нее в сумочке, но так и не решилась ее продемонстрировать.
– Прекрасно, у тебя двое детей. Но годы-то идут. Ты тратишь время на уход за ними. А ведь когда-то ты принимала участие в демонстрациях за мир и свободу. Теперь ты демонстрируешь эту… как ее, хокуму.
– Хи-ка-ма. И первый слог произносится как «джи». – Он ей не нравился. Она смотрела на золотое колечко в его ухе, на седые пряди, появившиеся в бороде. А ведь когда-то ее притягивало к нему, как железную стружку к магниту. Невероятно.
– Твои ценности деформировались, ты впала в состояние стагнации.
– Было очень мило с твоей стороны пригласить меня на ланч, чтобы иметь возможность оскорблять.
Джуд улыбнулся, как будто она сделала ему комплимент.
– Сегодня вечером митинг, – сказал он. – Пойдем со мной. Увидишь замечательных людей. Может, переспим, если получится.
– Джуд, я замужем.
– Ну и что с того? Шон покачала головой.
– Я как раз та особа, ценности которой не деформировались.
Двойняшки спали, когда она вернулась домой. Дэвид был в туалете, на дверной ручке красовалась табличка «чтение». Поскорее бы он выходил, чтобы она могла рассказать ему о Джуде. Он обнимет ее и скажет, что ей еще далеко до самодовольной тупицы, что жизнь Джуда горька и пуста в сравнении с ее жизнью. Шон приложила ухо к двери и стала слушать, но не могла разобрать ни одного слова: попала на серьезное и скучное место. Она закрыла глаза, и теплота его голоса заполнила все ее существо.
5
Шон сидела в питомнике и занималась детенышами Тики. Сидя в кресле-качалке, она положила ноги на низкий столик, стоявший напротив. В окно было видно, как солнце всходило над Слоновым хребтом.
Близнец Б спал в инкубаторе, пока она кормила близнеца А. Она наполнила шприц молочной смесью и осторожно выдавила каплю с его кончика, приблизила ее к губам малышки А, эльф послушно слизал белую жидкость и стал ждать следующей капли. Кормление оказалось трудоемким делом, но подходящих естественных сосков в округе не нашлось. Они с Ивеном давно пришли к выводу, что это единственный способ выкармливания детей, единственная возможность сохранить им жизнь.
Этот малыш был очарователен. На первый взгляд трудно отличить одного золотистого эльфа от другого. Самцы и самки имеют одинаковую окраску – медные гривы и спины, белые мордочки, золотистые лапы и животы. Но рано или поздно из общей массы выделяется существо с яркой индивидуальностью. Тика была такой. Ее окутывала аура утонченности. Конечно, это странный способ описывать животное, но уже ребенком Тика держалась на расстоянии от мира, она относилась к нему с холодным безразличием. Свой стиль поведения был и у этого новорожденного. Но не сдержанный, как у его матери. Нет, он был клоун; все три с половиной дюйма его тела дурачились, дергая за майку Шон, пробегая по ее голой ноге, чтобы примоститься на коленке. Оттуда он наблюдал за ней, сверкая черными глазками и издавая странные звуки. Она смеялась над его маленьким беззубым ртом – он весь состоял из плоского розового язычка – и над слабыми повизгиваниями, которые он из него извлекал. Она знала, что не должна слишком активно контактировать с ним, но он был неотразим. Это была вечная проблема с детенышами, выкормленными с рук. Слишком легко привязаться к ним. Для них же слишком просто впасть в зависимость от людей в смысле питания и даже чувств. И тогда конечный замысел программы разведения этих обезьянок, состоявший в том, чтобы вернуть эльфов к дикому и самодостаточному образу жизни, разлетался в прах. В дверях появился Ивен.
– Кто эти? – спросил он с надеждой в голосе.
– Должна тебя разочаровать.