Она покачала головой.
– Да, больше никогда. – Она встала и начала одеваться. На столе лежали четки Ивена. Простые деревянные шарики, почерневшие от времени. Как-то он признался ей, что, когда впервые дотронулся до груди девушки, то почувствовал себя таким грешником, и потом часами молился, перебирая четки. Не этим ли он займется, когда она уйдет? Не так ли проведет Рождество?
Когда Шон подъехала к дому, она заметила через арочное окно гостиной мигание синих и белых огоньков на украшенном рождественском дереве. Войдя в комнату, Шон увидела, что Дэвид успел накормить и приодеть мальчиков, Хэзер уже спала. Взглянув на нее, Дэвид нахмурился:
– Боже мой, ты выглядишь совершенно разбитой. – Он направился к ней, но Шон проскользнула мимо.
– Дай мне отмокнуть в ванной, чтобы избавиться от сажи, – сказала Шон. Она не могла встретиться с ним взглядом: боялась, что он все поймет.
Он последовал за ней в ванную.
– Дай мне твою одежду, я положу ее в стирку, – скомандовал Дэвид.
Он приготовил ей какао, она сидела в кресле-качалке, наблюдая за тем, как он раскладывает игрушки под деревом. Он был озабочен тем, чтобы расположить игрушки в определенном порядке: Джейми должен был найти сначала гоночную машину, а потом уже железную дорогу. Кейт должен был обнаруживать игрушки вперемежку с новой одеждой.
– Он ненавидит обновки, но, может быть, это научит его в следующий раз не играть с дегтем.
Дэвид засмеялся и произнес доверительным тоном:
– Мне бы хотелось, чтобы Хэзер была немного старше. Помнишь первое Рождество когда мальчики уже понимали, что происходит?
Она кивнула. Это действительно было замечательно.
Он дотронулся до стеклянного единорога, висевшего на нижней ветке дерева.
– Джейми захотел повесить его сюда, но это низковато. Как ты думаешь, стоит ли мне перевесить его повыше?
Шон кивнула. Она смотрела, как он перевешивает единорога, и думала о том, каким чудесным был этот большой красивый мужчина, который ничего так не желал, как увидеть радость на лицах детей в рождественское утро. Она почувствовала, что ком сдавливает ее горло. На какой идиотский риск она пошла.
– Ты плачешь? – Он встал и прижал теплую ладонь к её щеке.
Она пожала плечами.
– Игрунки… ты ведь знаешь. Сможем ли мы раздобыть новых?
Шон говорила об игрунках, как будто они были причиной ее слез. Дэвид хотел посадить ее к себе на колени, но она осталась в кресле, чувствуя себя недостойной его заботы. Ей хотелось бы найти в себе силы и рассказать ему, что произошло. Она нуждалась в его прощении. Возможно, она смогла бы признаться, будь это какой-нибудь другой мужчина. Но Ивен давно уже стал частью их семьи, их жизни.
Это пройдет, говорила она себе. Они с Ивеном просто забудут о том, что произошло, и все постепенно пройдет. Она обещала себе, что это никогда не повторится.
И пока не умерла Хэзер, она держала свое слово.
8
Дэвид сидел в кабине самолета и ждал Джилиан Крейг. Она опаздывала, и это его беспокоило. Она должна была замещать его в течение тех двух недель, что он проведет в Перу, и он не хотел бы, чтобы она все испортила. Скоро уже надо было подниматься в воздух, если он намеревался вовремя сделать первый репортаж. К тому же он не хотел пропустить восход солнца. Рваные пурпурные облака над горами обещали хороший восход. Можно было бы подумать, что за семь лет работы они ему изрядно надоели. Но нет, каждое утро он поднимался в воздух с улыбкой на лице. И за это ему еще вдобавок платили восемьдесят тысяч долларов в год. Лучшей работы он не мог себе представить.
Он снова посмотрел на часы. Ну, давай же, Джил! Неужели сегодня утром ему придется пропустить восход? Впрочем, с ней это все равно будет по-другому. Полеты – занятие для одиночек, хотя когда-то Шон время от времени поднималась с ним. Ей это нравилось. Особенно рискованные ситуации. Она уговаривала его полетать совсем низко над водой и какое-то время всерьез увлекалась идеей прыжков с парашютом; она могла говорить об этом дни и ночи напролет.
Когда ей надоели полеты, она стала уговаривать его заняться любовью прямо в воздухе, в перерывах между репортажами. Однажды ей все-таки это удалось. Она расстегнула его ремень и застежку молнии, и он ждал, не говоря ни слова, любопытствуя, насколько далеко она зайдет. Она склонилась над его пахом и положила предел его любопытству. Он-то должен был знать, что она проделает все до конца, эта женщина не умела останавливаться на полпути. Мать троих детей, президент Ассоциации родителей и учителей на высоте четырех с лишним тысяч футов над Сан-Диего в семь часов утра получила на завтрак своего мужа.
Теперь она не занимается с ним любовью даже на их супружеской постели.
Любовный пыл Шон охладел внезапно. Еще накануне она была изобретательна и неутомима, на другой же день – холодна; она стала уклоняться от всего того, что прежде доставляло ей наслаждение. Кроме себя, ему некого было винить в том, что она так изменилась.
С тех пор как Хэзер умерла, она больше не поднималась с ним в воздух. И никогда не позволяла близнецам делать это. Он еще раньше пообещал им отпраздновать таким образом их тринадцатилетие. Они просили, и он не видел в этом большой проблемы. Но когда он сказал об этом Шон, она села на кухонный стол и заплакала. Он не мог переносить этих рыданий, сотрясавших ее плечи. Она не разрешает им летать. Как он мог подумать, что она согласится? Он не стал спрашивать, почему. Он знал ее доводы. Все кончится тем, что он прочтет в ее взгляде недоверие к его способности обеспечить безопасность мальчиков.
– Извини, Дэйв, я опоздала. – Джилиан взобралась на самолет, стараясь не наступить острыми каблучками на край своего красно-белого платья. Ее шею украшало жемчужное ожерелье – она явно стремилась выглядеть сногсшибательно, щеки покрывал толстый слой румян, губы ярко накрашены. Светлокаштановые волосы она перекинула через плечо и наблюдала за тем, как он готовит самолет ко взлету. – Куда сначала? – спросила она, держа карандаш наготове над маленьким блокнотом, лежавшим у нее на коленях, и напоминая старательного репортера-новичка.
– На пятнадцатое, – ответил он. Она могла бы и не спрашивать об этом, если на самом деле слушала его каждое утро. К тому же он брал ее с собой в вечерние часы пик и объяснял ей тогда же, что утром они полетят тем же маршрутом.
Она делала пометки в своем блокноте, ее руки дрожали. Репортажи в его отсутствие будут неряшливыми и пустыми. Бен Эшер будет летать с ней на следующей неделе. Бен был неплохим летчиком и хорошо знал маршрут, но Дэвид не любил отдавать самолет в чужие руки.
На пятнадцатом междуштатном шоссе движение было напряженным.
– Не замечаешь ничего необычного? – спросил он Джилиан.
Она вытянула шею, и ее розовое ухоженное лицо просияло. – Несчастный случай, – воскликнула она, довольная собой.
Дэвид кивнул, не сводя глаз с трех машин, перегородивших дорогу. Уже видна была машина «скорой помощи». Один ряд оставался еще свободным, но уже образовывалась пробка, машины беспорядочно сгрудились, напоминая сверху составную картинку-загадку.
Дэвид говорил в микрофон, прикрепленный к его шлему.
– Столкновение трех машин на пятнадцатом шоссе у поворота на Пенаскитос. Третий ряд свободен, но движение затруднено, альтернативного маршрута нет. Посидите спокойно, слегка расслабьтесь напевая любимую оперную арию, и вы не заметите, как выберетесь из пробки.
Джилиан улыбнулась ему.
– Твой голос звучит упоительно. У меня так никогда не получится.
– Давай-ка теперь проверим пятое, – деловито предложил он.
– Ты поставишь мне выпивку, когда мы закончим?
– В девять утра? Может быть, кофе с пирожным? Она дотронулась до его руки.
– Я думаю, мне понадобится выпивка.
Вчера вечером ей тоже захотелось выпить, и он угостил ее. Дело выглядело так, будто она и правда нуждалась в выпивке, но ему не нравились ее взаимоотношения с алкоголем. Ей достаточно было одной рюмки, чтобы начать заигрывать с ним, поглядывая на него мечтательными карими глазами. Ему хотелось, чтобы она высказалась более определенно, тогда он поведал бы ей о своем счастливом браке. Он даже заготовил специальный спич на эту тему, который верой и правдой служил ему вот уже шестнадцать лет. Ему хотелось произнести его сейчас, чтобы посмотреть, не прозвучит ли он на этот раз фальшиво.