Но суть состоит в том, что Галлаэр сел пьяным за руль, когда его выпустили на свободу благодаря моему так называемому адвокатскому мастерству. И не важно, что Законник Зигель старался заглушить мою совесть, затянув древнее «ты просто делал свою работу». В глубине души я знал, что Галлаэр был виновен. Виновен в глазах моей дочери и в моих глазах тоже.
– Мик, ты еще здесь?
Я вышел из мрачной задумчивости:
– Да. Знаешь, кто работает по делу?
– В официальном заявлении говорится, что расследованием руководит детектив Марк Уиттен из Западного офиса. Напарник не упоминается.
Уиттена я не знал и, насколько мог вспомнить, никогда не пересекался с ним по делу.
– Понятно. Что-нибудь еще?
– Пока все.
Информация Сиско приглушила мое воодушевление. Но от дела я пока отказываться не собирался. Угрызения совести в сторону. Чек есть чек. Мне нужны бабки, чтобы удержать на плаву компанию «Майкл Холлер и партнеры».
– Ладно, я с ним сейчас встречусь, а потом перезвоню.
Охранник отправил меня в одну из кабинок для встреч. Я встал и прошел внутрь.
На стуле по другую сторону стола, который пополам разделяла прозрачная перегородка высотой три фута, уже сидел Лакосс. Большинство моих клиентов из Центральной мужской тюрьмы сутулились и приобретали вальяжные, высокомерные замашки. Такая защитная мера. Если тебе вроде как по барабану, что ты заперт в здании с решетками вместе с двенадцатью сотнями преступников, тогда, возможно, тебя не тронут. С другой стороны, если показать страх, то хищники его заметят. И нападут.
Во-первых, Лакосс оказался меньше, чем я ожидал, хрупкого телосложения и, похоже, гантели в глаза не видел. Одетый в мешковатый тюремный комбинезон оранжевого цвета, он держался с неожиданным достоинством и не выказывал ни капли страха. Но и преувеличенного безразличия, которое я так часто лицезрел в этих стенах, тоже не было. Лакосс сидел на краешке стула абсолютно прямо и, пока я входил в это крохотное помещение, следил за мной острым как скальпель взглядом. Волосы были тщательно уложены волнами, и складывалось впечатление, что он пользовался подводкой для глаз.
– Андре? – спросил я, садясь. – Я Майкл Холлер. Вы звонили по поводу вашего дела.
– Да, звонил. Я здесь случайно. Жизель убили после моего ухода, но мне никто не верит.
– Погодите секунду, дайте устроиться… – Я вытащил из портфеля блокнот, а из кармана рубашки ручку. – Позвольте задать для начала пару вопросов.
– Конечно.
– Сразу хочу предупредить, что не стоит мне лгать, Андре. Вы понимаете? У меня есть правило: кто врет, тот без защитника живет. Я не смогу на вас работать, если не сложатся отношения, при которых я буду верить, что вы мне говорите чистую правду и ничего, кроме правды.
– Никаких проблем. Ведь, кроме правды, мне больше нечего предъявить в свою защиту.
Собирая для досье краткие биографические сведения, я записал список основных вещей. В свои тридцать два Лакосс был не женат и жил в квартире в Западном Голливуде. Родители остались в Линкольне, штат Небраска. По его словам, судимостей у него не было ни в Калифорнии, ни в Небраске, ни где-то еще, и даже штрафы за превышение скорости ни разу в жизни не выписывали. Он дал мне номер телефона родителей, свой сотовый и домашний. Это пригодится, чтобы его выследить, если он выйдет из тюрьмы и не выполнит нашего соглашения об оплате. Записав основные данные, я поднял глаза от блокнота.
– Как вы зарабатываете на жизнь, Андре?
– Я работаю на дому. Программистом. Создаю и поддерживаю сайты.
– Откуда в таком случае вы знали жертву, Жизель Деллинджер?
– Я занимался ее социальными сетями. Сайты, Фейсбук, электронная почта, все такое.
– Так вы что-то типа онлайн-сутенера?
Шея Лакосса тотчас же приобрела багровый оттенок.
– Конечно, нет. Я предприниматель, и она тоже… была… бизнес-леди. Я ее не убивал, но здесь никто мне не поверит.
Свободной рукой я сделал успокаивающий жест:
– Не забывайте, я на вашей стороне.
– Что-то не похоже, раз вы задаете подобные вопросы.
– Андре, вы гей?
– А при чем здесь это?
– Может, и ни при чем, а может, это скажет о многом, когда прокурор заведет разговор о мотиве. Так вы гей?
– Да, если угодно. И не скрываю.
– Хотя здесь, пожалуй, и следовало бы. Ради собственной безопасности. Я могу попросить перевести вас в камеру для гомосексуалистов, как только завтра вам предъявят обвинение.