— Однако… — Тамарка обвела задумчивым взглядом всех присутствующих. — И вы уверены, что всё это — по его наитию, то есть он никак не мог получить эту информацию раньше, ну, скажем, в пьяном трёпе?..
— Да ты что?! — воскликнул Алик. — Я разве похож на идиота? Тут и так не знаешь, куда бежать, чтобы от этих шрамов избавиться! А её он, говорит, никогда раньше не видел.
— Именно. — хмуро подтвердил Шура.
— Ну, это, допустим, ещё вопрос… — чисто по-женски опровергла Тамарка.
— Я тебе откровенно заявляю! — пробурчал Шура.
— Так ты что, хочешь сказать, что ты — экстрасенс?
— Никогда им не был и всю жизнь в это не верил.
— Крыша поехала, — подытожил Миха. — У нас здесь по гаражам кадр один бродит. Был совершенно нормальным, а потом начал коробку передач перебирать, и у него вместо четырёх скоростей и одной нейтралки стало вдруг четыре нейтралки и одна скорость. Бился он, бился, ничего не получилось. Ну, он и отъехал. Теперь бродит по гаражам и со злобой поёт: "Й — я з — земля! Й — я свойих прровожжайю питтомццев! Сынноввейй! Доччеррейй!"
И так это знатно у Михи получилось, что все вдруг засмеялись и тут же стали предлагать друг другу выпить.
— Шурочка, котик, долбани чуть-чуть! — пропел Алик грудным контральто, напоминая Шуре историю студенческой поры. Мама, желая хоть как — то оградить сына от тлетворного влияния алкоголя, устроила Шуру медбратом в отделение консервативной гинекологии одной из городских больниц. Шура, волнуясь, трое суток перед первым дежурством не пил даже пива. Пришёл он на работу, благоухая одеколоном «Aramis» и другими здоровыми запахами. Показали ему сестринскую. Постучал туда ангелочек, после некоторого шороха дверь распахнулась, и увидел он сидящих за столом матёрых медичек с раскрасневшимися лицами, а во главе стола — женщину необъятных размеров с кулаками, похожими на пивные кружки и дивным басом.
— Ну? — спросила она.
— Здрасьте… Я у вас работать буду… Вот, в первый раз пришёл… — заробел Шура.
— А — а! — заулыбалась чудо — женщина. — А я — старшая медсестра. Как зовут-то тебя?
— Александр.
— Ну, проходи, проходи, садись.
— Да спасибо, я не голоден.
— Садись-садись.
Шура подчинился.
— Ну, девушки, какой красавец, а? Шурочка, котик, долбани чуть — чуть! — старшая вытащила из — под стола четверть, до половины наполненную прозрачной голубоватой жидкостью.
«Опять!» — тоскливо подумал Шура под одобрительное ржанье гинекологических кобылиц…
С той поры и вплоть до окончания Шурочкой института каждую третью ночь в коридорах отделения консервативной гинекологии можно было видеть унылую фигуру одинокого призрака, приглашающего всех желающих забраться на вертолёты[2].
— Шура, не пей! — Тамарка взялась было за Шурину стопку, но наш герой уже настроился, и отговорить его было невозможно. Одной рукой он нежно провёл по Тамаркиной коленке (причём, рука, почуяв свободу, с легким шорохом скользнула по гладкой тёплой поверхности к самому заветному месту, и так там было хорошо, что Шура тут же ощутил звенящую дрожь внизу живота), а другой вытащил из её руки стопку и выпил, зажмурившись от удовольствия, поэтому не увидел, как жидкость в стопке вдруг засветилась переливчатым голубым светом.
— Зря ты, Шура… — выдохнул Миха, заворожённо глядя на стопку, продолжавшую тихо мерцать.
— Да пошёл ты! — неожиданно агрессивно заорал Шура. — Вспомни лучше, как ты…
Договорить он неё успел — Тамарка зажала ему рот ладонью и тут же, взвизгнув, отдернула руку. На ладони явственно виднелись следы Шуриных зубов, и от них исходило голубоватое сияние.
— Ни хрена себе! — Алик вместе со стулом отъехал на пару метров от стола.
Шура посмотрел на дело своих зубов, потом оглядел всех мутным взглядом и выбежал из квартиры.
— Больно, Тамар? — спросил Миха.
— Нет… — с каким — то удивлением в голосе произнесла Тамарка и разрыдалась.
Алик подошёл к окну. Солнце зашло, и на город неожиданно опустился туман. Запахло травой.
— Парит. К дождю… — задумчиво сказал Алик, открывая окно.
— Какое там парит! Не май месяц! — возразил Миха, но в этот момент первые тяжёлые капли застучали по подоконнику. Пошёл дождь…