– Но ты не можешь им помочь…
– Я должна хотя бы попробовать.
– Princess…
– Прошу, Владимир, не надо, ты меня всё равно не сможешь остановить.
– Я не буду, – сказал утвердительно князь после довольно продолжительной паузы.
– Что?
– Не буду тебя останавливать, я поеду вместе с тобою.
– Правда? – лицо Александры озарилось счастливою улыбкой; Владимир, серьёзно глядя на княжну, кивнул.
– Только одно условие: мы дождёмся весны.
– И тогда мы поедем? Обещаешь, что поедем?
– Разве я когда-либо говорил что-то просто так? – всё ещё хмурясь, спросил князь. Алекс отрицательно замахала головой, – тогда поедем.
Что ж, вскоре пришла весна. Оттаяли и растеклись ручьями по стране колючие снега. Уж и солнце светило ярче, и тучи казались белее, а птицы пели звонче, и веселее выглядела промёрзшая за зиму земля; только в политической обстановке страны оттепели не предвиделось. Всё так же продолжались репрессии против церкви, всяческих интеллектуалов и разнообразной контрреволюционной деятельности. Под подозрением теперь были все, политически активные или же нет – было вовсе не важно. Свобода стала теперь только словом, которое даже из употребления постепенно выходило.
Восьмого января княгиня Палей с дочерями и графом Арман де Сен-Савер, у которого они проживали в Крыму, прибыли в Чёрные пруды, чтобы, как утверждала сама Ольга Валерьяновна, отпраздновать двадцать первый день рождения Владимира. Княгиня, конечно, не приехала бы в имение Масловых, а распорядилась бы остаться в своём особняке в Царском Селе, но Владимир был настроен категорично, поэтому пришлось смириться и приехать на Петровский остров.
Однако на следующий день после праздника княгиня всё-таки уехала: князь Павел Александрович заболел, но отъездом своим Ольга Валерьяновна и не была расстроена, ей абсолютно не нравилось, что каждое свободное мгновение сын её проводит с Александрой, вовсе не скрывая отношений и не спрашивая её мнения на этот счёт. Молодые люди вновь остались одним, чем, впрочем, были весьма довольны.
Весна пришла в Чёрные пруды с первыми лучами мартовского солнца. Все обитатели особняка стали радостнее от чего-то, они будто ожидали изменений, каких? они сами и не знали.
С самого первого марта из глаз Александры струился озорной свет надежды и пытливого ожидания поездки в Тобольск. Всю зиму она терпеливо дожидалась назначенного срока, а теперь, нервозно глубоко вздыхая, она каждую минуту высматривала знак от князя, сигнал к началу действий. Владимир, конечно, тянул, он понимал, что путешествие это невероятно опасно, но Александру ему не удалось бы отговорить, поэтому он продумывал все детали, чтобы избежать как можно большего количества опасностей и непредвиденных неприятных обстоятельств. Однако поездка так и не состоялась.
Новый порыв затхлого ветра репрессий вновь изменил всё: шестнадцатого марта 1918 года вышло предписание правительства всем членам семьи Романовых явиться в ЧК.
В комиссии Владимира принял Моисей Соломонович Урицкий – невысокий, щупленький еврейчик, лет сорока пяти, он долго и молча сначала смотрел на Владимира, как бы пытаясь разгадать его, а потом резко развернулся, махнул жилистой рукою и быстро ушёл, оставляя князя в одиночестве, впрочем, ненадолго. Через несколько мгновений к нему подошёл, широко шагая и размахивая тяжёлыми руками, высокий и широкий мужчина, который, оглядев Владимира с головы до пят, улыбнулся как-то глупо своим слишком большим для лица бледным ртом.
– Пойдём, хэ, – протянул он гулким низким голосом, – я, так, хэ, ска`ать, проведу, – он вновь глупо посмотрел на него, мотнул зачем-то кудрявой головой и повёл князя куда-то вглубь здания. – Мне сказали, хэ, дать вот это, – он двинул по столу Владимиру лист бумаги, когда они оказались в какой-то небольшой комнатке или, лучше сказать, кабинете, – подписать тут, хэ.
Владимир прочитал быстро документ, который, впрочем, оказался довольно оскорбительного содержания.
– Что?! – промолвил Владимир в смятении, – Как это можно понимать?!
– Как обычно понимать, а как ещё? – застрекотал заходящий быстрыми шагами в кабинет товарищ Урицкий; он говорил скоро, превращая слова будто бы в мелкие сколькие шарики, – Вы вот, подумайте, выбор-то имеется: Вы подпишете документ, в котором будет указано, что Вы более не считаете Павла Александровича своим отцом, и немедленно получите свободу; в противном же случае Вам придётся подписать другую бумагу, и это будет означать, что вы отправитесь в ссылку, и подумайте, что умнее, что?
– Да за кого вы меня принимаете?