Вдруг что-то звякнуло за дверью, унтер-офицер отвлёкся; «Это единственный шанс» – мелькнуло в голове Александры, и она со всей силы каблуком туфли ударила по стоящей рядом стопе офицера. Тот взвыл, руками впился в ноги и живот Александры, освобождая ей правую руку, которой она, согнув предварительно в локте, нанесла сильный, а главное точный удар по уху мужчины. Он потерял сознание.
– Господи! – воскликнула перепуганная, еле дышащая Александра, выскочила из злополучного купе и побежала туда, куда сама судьба велела ей. Пробежав до начала длиннейшего в её жизни вагона, тяжело дыша и постоянно оглядываясь, Александра не заметила только что вышедшего откуда-то военного и врезалась в него, перепуганная, чуть не плача, проговорила: «I’m sorry! Pardonner!85», – и, осознав, что сказала то, чего не следовало, закрыла рот рукой.
Мужчина, аккуратно подхвативший девушку, чтобы удержать от падения, отпустил её вскоре, увидев неподдельный ужас во взгляде её. Внимание его привлёк внешний вид княжны: её платье было изорвано в клоки, один чулок снят, та же нога была разбита, кровоточила, коса растрёпана, на шее, руках и ногах красные следы.
– Я вижу, Вам нужна помощь? Извольте, я помогу, – проговорил офицер, подаваясь вперёд.
Александра отшатнулась и хотела вновь побежать, однако странная ясность струилась из глаз офицера, да и выглядел он в точности как Олег.
– Госпожа, Вы же из интеллигенции? Поверьте, я Вас не обижу.
И Александра поверила, сама не зная отчего. Молодой человек немедленно представился и просил её войти в другой, офицерский вагон. Здесь было тихо и убрано, уж не пахло так отвратительно, и люди были приятнее на вид. Проводив её в своё, видимо, купе, Никита, а именно так звали похожего по внешности на князя Олега обер-офицера, остановился у дверей и, не проходя внутрь, предложил княжне чая, лекарств и кое-какой новой одежды. Загвоздка заключалась только в том, что поезд с военными мог предложить Александре только мужскую одежду, но Алекс тогда было не до неё. Никита Сергеевич был капитаном, одним из белогвардейских офицеров, лет двадцати семи. Только увидев княжну, он понял, что она дворянка, что она напугана, обижена и нуждается в помощи, которую он всячески старался предоставить. Александра вскоре перевязала ногу, переоделась и долго сидела, глядя на дверь. Она не хотела запускать офицера в купе, боялась, однако ей было стыдно, что человек впустил её к себе, а сам стоит где-то, потому она распахнула дверь и попросила капитана войти.
– Вам весьма идёт военная форма, – заметил тот, всё ещё стоя у раскрытой двери, – послушайте, если Вам неудобно, я могу уйти куда-нибудь, право, мне ни сколь не трудно.
– Спасибо Вам, – проговорила робко Александра, – зайдите хотя бы на чай.
За чаем вскоре завязался разговор, и Александра узнала, что поезд этот едет далеко и долго, через Финляндию и несколько других стран, но пунктом прибытия всё же является Париж.
– Путь ужасно непрактичный, – махнул рукою офицер, – ехать без малого шесть дней! Но что уж тут поделаешь?! Вы, Александра, кстати, куда путь держите, быть может, я Вам помочь смогу.
– Вы уже помогли, да так сильно, что вовек я не смогу отблагодарить Вас.
– Ну, полно, это действительно ничего для меня не стоило, к тому же я безмерно счастлив провести хоть сколько-нибудь времени с образованным, умным человеком. Армия, к всеобщему стыду, нищает, а вот теперь и вовсе забираем последних солдат из Европы и выходим из войны. Позор! Потому-то большинство белогвардейцев покинуло Россию, а других просто казнили, так и останемся с одними лишь безграмотными забулдыгами, а ещё солдатами и офицерами себя зовут. Беда!
– Ужасно, конечно, только я не понимаю: отчего тогда Вы остаётесь в России, Никита Сергеевич. Вы молоды и, насколько я могу судить, довольно своенравны. Так отчего же, пресекая некие принципы свои, моральные убеждения, Вы остаётесь в совсем другой, чужой теперь для Вас стране?
– Эх, Александра, Вы совсем юная ещё, Вам меня не понять, да я и сам не совсем понимаю, отчего сердце моё зарыто в российской земле. Я офицер и своей стороны не предам, пусть она теперь и другая, пусть уже и не мать Россия, а мачеха, но всё же семья. Знаете, Александра, Вы молчите, не удалось мне узнать Вашей истории, но я вижу: за плечами Вы оставили что-то дорогое. Не навсегда Вы мчитесь в этом поезде заграницу, пусть и спрашиваете меня, а у самой готов ответ. Россия в сердце, её оттуда ни лезвием, ни огнём, ни пулей не вытравишь. Уедешь – скучать будешь, от тоски погибнешь; останешься – погибнешь от штыков и вилл врагов, ненавидящих умных, знатных людей.