— Откуда ты знаешь? — спросил я.
— Так наш командир прошёл, рассказал, — довольно громко сообщил песец, взмахнув тяжёлым блоком стволов.
— Ты бы так не орал… — попросил его доберман, поправляя лямку пулемёта, — Всё-таки мы — настоящие…
— Я знаю, Добб. Между прочим, именно поэтому он разрешил мне оставить все семь ящиков авиационных патронов — представляешь! Они в два раза мощнее тех, которыми я пользовался раньше — почти не отсырели!
— Рад за тебя.
— Так, парни, собрались и пошли, — я махнул лапой, — у нас куча работы, а я, между прочим, ещё погулять хочу.
Два моих тяжело вооружённых друга дружно кивнули и пошли на выход. Выполнив свою прямую обязанность — открыв дверь вагона зверям — я выпрыгнул на перрон, сразу толкнув плечом какого-то пса, протягивающего мне прямо в лапы большую спелую грушу:
— Покупай! Не дорого отдаю, в хорошие лапы — сам знаю!
— Другого лоха найди…
Когда позади меня спрыгнули ещё двое, вооружённые редчайшими видами оружия, торгаши расползлись сами собой. Я махнул лапой — надо было идти к концу состава, на противоположную сторону — путь предстоял через весь перрон, и быть лёгким он не обещал.
— Так, парни, я без вас не справлюсь, — я отступил на шаг, — Терминатор, давай вперёд, а мы за тобой — твоей пушки все боятся.
— Как скажешь, ты у нас босс, — песец ухмыльнулся и, расталкивая нерадивых зверей на ходу, пошёл к концу состава быстрым шагом.
Уже отсюда я увидел двух псов, вместо обещанных ящеров — чёрных, одетых в деловые строгие костюмы — разве что без ботинок. Выглядели они почти как люди в этих нарядах — только бы морду им скрыть. К ним многие подходили, но те лишь холодно качали головами, отрицая и отталкивая от себя всех, кто имел наглость быть назойливым. К ним мы и направились.
Приближались мы довольно заметно, и поэтому псы заметили нас задолго до того, как мы бы могли заговорить с ними. В лапе у одного из них было три папки: две небольших и одна просто огромная. Я догадался сразу — это наши личные дела — тонкие это на меня и песца, а толстое — на Добба. Там, наверное, хранилось всё, что он успел наделать за все свои триста с лишним лет своей жизни. Именно его дело пёс и изучал, когда мы подошли к ним.
— Две тысячи пятьсот третий год рождения? — поинтересовался ризеншнауцер, похожий на нашего снайпера, — что, правда?
— Так точно! — рявкнул доберман, вставая по стойке смирно. Мы втроём вытянулись в струнку — раз уж если они любили строгость, то будем строгими с ними.
Второй пёс ничего спрашивать не стал, просто молча сравнил наши морды с фотографиями на личных делах. Сочтя сходство боле чем значительным, он хмыкнул и махнул лапой через плечо:
— Следуйте за нами.
Переглянувшись, мы подняли оружие и пошли за псами. Проводили нас как великих заговорщиков, и я готов был поспорить — расспрашивать о том, куда нас водили, будут с большим пристрастием.
Представители местной власти или может быть учёных, да в принципе неважно кого, повели нас какими-то окружными путями, мимо старых, заброшенных локомотивов и перекопанных рельс.
Сам вокзал представлял собой довольно удручающее зрелище: здание, которое должно было давным-давно развалится, но держалось исключительно на молитвах местных обитателей и продавцов. От былого великолепия не осталось и следа — два из четырёх крыльев самого здания обрушились, а из девятнадцати платформ осталось только три, из них одна под склад тех запчастей, которые собирали в окрестностях, чтобы ремонтировать поезда. Здесь же устроили небольшое депо — там стояли несколько вагонов и небольшая ремонтная мастерская. Наш машинист всю стоянку в Москве будет туда бегать — его поезд не единственный в России, но определённо самый большой и значимый.
Меня и двух бойцов повели в заброшенное, ненужное крыло здания вокзала. Даже несмотря на его «ненужность», его старались удержать от обвала не менее тщательно, чем единственную рабочую часть здания. Войдя внутрь, мы все увидели множество новых, самодельных колон, подпорки стен и многое другое.
Часть стены старого крыла была аккуратно разобрана, а вместо неё вставили довольно большие деревянные ворота. Под ними виднелись рельсы, которые уходили на улицу, а кончались в зале ожидания.
— Что это вы это место в ангар переделали? — поинтересовался доберман, но наши провожатые только пожали плечами — видимо, и сами знали не больше обычных курьеров. Просто их груз был не такой опасный и живой. Даже находиться в огромном, светлом зале было немного боязно — я ещё никогда не видел таких огромных помещений и откровенно думал, что потолок крайне ненадёжный. Выглядел он очень тяжёлым, и шансов на выживание при его обвале у нас было крайне мало. Но псы и сами явно торопились уйти из зала ожидания побыстрее — вскоре мы уже шли по тесному, уютному и надёжному коридорчику.
Хотя в нём тоже было немного не по себе — стены, наполовину выкрашенные в тёмно-синий цвет, а наполовину в жёлтый, резали глаза и оставляли после себя ощущение жуткого дискомфорта — одному лишь Доббу, который на половину был из метала, было плевать на всё. У меня ещё оставалось ощущение, что мы постоянно спускаемся.
Наконец появились первые двери. Окраска стен с жёлто-синей сменилась на нормальную, белую. Мы встретили ящера — в белом халате, с маской на морде и даже в шапочке. Зелёный, зыркнув на нас, скрылся в одной из дверей и там чем-то зашумел.
Но псы не обратили внимания на него — наконец-то мы пришли. Здесь, совсем рядом с вокзалом, оказывается, была довольно высокотехнологичная медицинская лаборатория — а это не могло не радовать. Постепенно мы дошли до центра — а точнее нас впустили в операционную, где оставили втроём.
Вообще, три грязных, не мытых и крайне лохматых солдата, оставленные в стерильно чистом, белом интерьере, на мой взгляд, смотрелись более чем комично. Я немного подустал, но отложить и даже поставить оружие на пол не смел — так всё было чисто. Ни один из моих коллег — тоже, хотя Добб явно заманался таскать свой гранатомёт в боевом положении. Только он захотел перевесить его на спину, как в операционную вошли два врача — тоже ящеры, все в белом и стерильном.
— Оружие на кушетку, ко мне в очередь, — проворчал один их них, натягивая на свои лапы латексные перчатки. Другой, очевидно, его помощник, бросился стелить на кушетку клеёнку.
Ящер, который командовал, открыл небольшой сундучок на полу — закрывался он на чисто символический ключ, который песец разломал бы без всякого труда. Там оказалось несколько шприцов, пачка таблеток и три капельницы — как раз на нас троих. Первым он взял довольно увесистый шприц, полный мутной желтоватой жидкости.
— Ну? — спросил он через повязочку, сняв колпачок с иглы.
Я попросил Добба пройти первым. Тот попросил терминатора, который, в свою очередь, сказал, что я, как старший по званию, должен идти первым.
— Стайка детсадовских девочек-целочек и то храбрее, — прошипел ящер через свою повязку.
Я что есть силы шикнул на добермана через сжатые зубы. Песец зарычал, а Доберман оскалился на него.
— Старший по званию пойдёт последним! — рявкнул я, показывая пальцем на доктора. Ящер усмехнулся, хлопнув себя по лбу.
Доберман рыкнул на меня, выражая своё негодование, и подошёл к врачу. Не церемонясь, ящер хлопнул пса по спине — доберман выдержал это стойко как никогда.
— Железный? — спросил доктор.
— Кто железный?
— Позвоночник твой!
— Так точно.
— Киборг?
— Так точно, — отвечал доберман без лишнего энтузиазма.
— Модель?
— Д-тысяча.
— Ага, понятно. Заголяй, — велел ящер, похлопав добермана по заднице.
Мы с Терминатором не выдержали, прыснув в кулаки. Пёс, казалось, готов был покраснеть.
— А по-другому никак? — спросил он.
— Модель твоя достаточно поздняя — у тебя всё естественным путём, — сказал ящер.
Сжав зубы от злости, пёс скривился, расстёгивая ремень и чуть-чуть приспуская армейские камуфлированные штаны. Ящер на это посмотрел, сидя на своём кресле и нетерпеливо сжимая шприц.