— Пусть приготовят им горячий приём! Иииха! — песец подпрыгнул слегка, преодолевая какую-то кочку, чуть не сбросив меня с насиженного места.
В небо над нами вылетели две осветительные ракеты — зелёная и красная. Не думаю, что это был какой-то сигнал — но с крыши вокзала нас кто-то рассматривал в бинокль. Командир махнул лапой и побежал вниз, а я успел рассмотреть догоняющих.
Машин было всего четыре — и только одна из них — военная. Остальные три — какие-то жалкие гражданские «мыльницы», с трудом преодолевающие ухабы разрушенной дороги. Единственное, что выдавало их враждебность — это торчащие из всех окон стволы автоматов и недлинные очереди в небо.
Я тоже ответил им длинной очередью — только не в небо, а в них самих — пускай не попаду, но хотя бы попугаю. Но этого было мало — бандиты только ускорились.
Со стороны вокзала раздался своеобразной «удар хлыстом» — это заработали снайперы. Я старался не смотреть на наших — мне было важно хоть как-то замедлить стремительное приближение наших противников к нам самим и нашей базе.
— Чёрт, они на таком расстоянии нас всех убьют! — закричал Добб, не сбавляя скорости.
— Что там?
— Бурый!
— О, чёрт…
Бурым звали нашего лучшего лиса-гранатомётчика. Для лиса он был довольно странного телосложения — толстый, неповоротливый с виду, но ловкий в деле. На плече — длинный ствол мощного гранатомёта. А это значит — кому-то сегодня не поздоровится.
Но мне было уже всё равно — главное — отделаться от преследователей. Бурый отбежал от вокзала, взяв чуть левее — стрелять в лоб он не мог, иначе задел бы нас. На площадь перед вокзалом высыпали все, кто мог — включая нашего командира-шакала и генерала.
— Господи, да пусть же он наконец стреляет! — взмолился я, но Добб поспешил объяснить в чём дело:
— Ща! Ещё метров двести — и накроет их!
— Ещё пятьсот метров, и мы у них под колёсами! — крикнул я, давая ещё одну очередь в сторону машин.
Две осветительные ракеты погасли. Бежать моим друзья стало труднее — а у бандитов оставались фары. В этот же миг привокзальную площадь осветил реактивный залп РПГ-9, и маленькая светящаяся точечка стремительно понеслась к преследователям.
Три машины тут же бросились в стороны, но всё равно наш профессионал ловко и точно подбил целых две, приведя их в негодность. Две другие машины немедленно развернулись и направились обратно, вглубь города. Ещё один залп — и третья машина подлетела в воздух, кувырнулась и плюхнулась на крышу, превращая себя в огромный железный гроб на четверых.
Больше опасностей не было. Добб и Терминатор не сбавляли скорость, но в небо уже пустили в честь нас ещё одну осветительную ракету.
Оставалось ещё двести метров — я уже слышал, как кричат наши товарищи по команде, как стреляют в небо, отпугивая бандитов. Я слез с ящика на ходу — к тому же, дыхание полностью восстановилось — Доберман и полярный лис наконец-то сбавили скорость — мы прибежали ко входу на вокзал — нас встречал лично генерал Армии.
Ничуть не запыхавшись, мы остановились перед ним и положили ящик на землю, отойдя за него.
— Товарищ генерал! Поставленное командованием задание было выполнено успешно! Потерь среди личного состава нет!
Змей даже сжал челюсти, не зная, что и сказать, а потом отдал нам честь:
— Так держать бойцы! Ура!
— УРААААААА!!! — подхватила толпа солдат, и нас окружили довольные товарищи. Я уже не понимал, почему — неужели наше задание перестало быть секретным? Генерал всё видел — почему никто не сохранил в тайне то, что мы должны были сделать?
Но потом, когда меня стали даже качать на руках, я понял — никому не было важно, что мы несли. Важно лишь как — и мы сделали это как нельзя лучше. Пережили засаду и адскую перестрелку — наверное, отсюда всё было прекрасно слышно. Те, кто рвались в бой и не получили этого — вот те, кто нас по-настоящему уважал за выполненное нами задание.
Наконец-то меня поставили на ноги — я даже не понимал, по какому поводу такая эйфория среди нашей армии. Нас отпустили, но расходиться не спешили — уран даже успели куда-то унести — но в конце концов мы отчитались лично перед генералом о выполненной задаче. Внезапно мне на плечо легла тяжёлая чешуйчатая лапа, и громкий голос проорал мне на ухо:
-Эй, ты! Сволочь!
Меня дёрнули за плечо, разворачивая к себе, а в следующий миг тяжёлый кулак врезался мне в глаз. В голове всполохнул сноп ярко-жёлтых искорок, и я потерял сознание от такого удара.
====== 7. В чёрной копоти на реях ======
На глаза навернулись слёзы. Голова трещала по швам, но казалось, что стоит оторвать её от подушки — и она развалится окончательно. Я приложил лапу к ушибленному месту — совсем не больно. Наверное, уже обработали…
Я поднялся, заранее вытянув лапу вверх, чтобы не ударится головой об потолок вагона — рефлекс, выработанный годами экстренных подъёмов…
Ну что же — надо мной ничего не было, и это было довольно хорошо. С левой лапы свисала трубочка капельницы — как раз от того пакетика, что нам дал ящер перед заданием.
Сейчас я смутно помнил детали произошедшего — память слишком испугалась сохранять в себе подобные моменты. Помнил лишь самое яркое из путешествия — перестрелку…
Я открыл глаза. Я не ожидал оказаться в медицинском центре, в котором нам троим делали уколы — но я был именно в той же операционной, что и тогда. Лежал я на чистой кушетке совершенно голый, прикрытый лишь тоненьким одеялом армейского образца…
Я взял это одеяло и обмотал его на манер тоги. Капельницу выдернул из вены, перекрыл доступ лекарства — там всё равно оставалось совсем немного — не думаю, что я так сильно облучился за время общения с ящиком урана, так что рак жопы мне не грозит.
Ага, вот и моя одежда. Старый камуфляжный костюм висел на небольшой вешалке, а под ним лежала и моя военная разгрузка — даже мой пулемёт стоял на сошках, в боевом положении на полу рядом с вешалкой.
Оглянувшись, я снял одеяло и кинул его на кушетку — оказывается, меня ещё и вымыли. Шерсть, по-моему, никогда ещё не была такой чистой и ухоженной. Но это ненадолго — принять душ было роскошью. Жаль, что я этого не запомнил.
Натянув штаны, застегнув ремень с подсумком и накинув куртку, я взял в лапу разгрузку и лямку пулемёта — сейчас не хотелось одеваться полностью. Путь от операционной наружу я запомнил хорошо — по нему и пошёл, натыкаясь на ящеров-врачей, которые смотрели на меня с подозрительным пониманием и даже как-то приветливо. Но сейчас мне было плевать на это — с лёгкой улыбкой, я, слегка подпрыгивая на ходу, шёл мимо них, как герой на параде. Пулемёт я всё-таки закинул за спину — так и смотрелся лучше и ходьбе не мешал. Как только я вышел на улицу, я потянул носом запах свежей гари…
Сейчас, при свете дня, я удивлялся тому, какое расстояние умудрились пробежать Терминатор и Добб, удирая от погони. Вдалеке стайка каких-то зверей разбирала на запчасти и металлолом покореженные Бурым машины — они отсюда напоминали заботливых муравьишек, что, завидев кусок еды на асфальте, немедленно организуют к нему дорогу, сбор и доставку в муравейник. Только у них муравейника не было — всё растаскивали куда-то по сторонам, и работали, очевидно, те же самые бандиты, только более беспринципные.
Посмотрев на вокзал, я понял, что наши времени даром не теряли — на крышах появились «гнездовья» снайперов, около ворот вокзала — часовые, патрули. Похоже, мы привлекли к себе слишком много внимания — теперь стоило поставить охрану, чтобы та же группировка, что на нас напала, не вздумала мстить.
Отдав честь часовым, я вошёл внутрь вокзала — просторное, светлое помещение с чудом сохранившимся огромным окном, выходящим в сторону платформ.
Когда-то этот вокзал был гораздо ближе к Москве, и его называли Ярославским, но времена сделали своё дело — центр застраивался, и там было не место железным дорогам. Вокзал перенесли — разобрали по кусочкам и перестроили здесь — достроив большую часть того, что сейчас порушилось или было непригодно к использованию. Главный терминал после войны превратился в огромный госпиталь — до сих пор отголоски этого были собраны в подвалах здания. Но там было собрано всё самое важное и ценное из всего, что осталось здесь после окончания войны. За это стоило бы сказать спасибо тем ящерам, что это собрали — и тут-то до меня дошло!