Призванные из резерва солдаты не были мотивированы к военной службе, тяжело переживали разлуку с домом и хозяйством, с трудом переносили воинские порядки и условности дисциплины. В недавнем прошлом крестьяне и рабочие, они далеки были от понимания задач внешней политики империи, но инстинктивно не принимали ее целей в войне с Японией[647]. Военные действия, развернувшиеся вдали от исторической России и за пределами государства, не удавалось объяснить задачами национальной обороны. Солдатской массе война представлялась происходящей всецело по воле и в интересах имущих классов и монархов двух стран. Работавший на фронте медик Е.С. Боткин писал: «Солдат очень двинулся за последние двадцать пять лет: он уже очень и очень рассуждает; ему мало исполнять приказания, ему нужно и понимать, для чего он должен делать то или другое. Видимо, он задается даже вопросом, можно ли воевать вообще»[648].
Все эти обстоятельства не способствовали формированию высоких моральных и боевых качеств войск. Столкновение с упорным и умелым противником вызывали подавленное настроение солдат, разочарование и равнодушие офицеров. В конце 1904 г. дивизионный врач В.П. Кравков отмечал в дневнике: «Паника и упадок духа в войсках страшный. Какая бы задача для выполнения не предпринималась - солдаты уже горьким опытом научены, что они-де в конце концов все равно должны будут отступать перед ловким и сильным противником. Развиваются поневоле неуверенность в собственных силах, апатия, уныние. Беспорядочность и противоречивость приказаний и распоряжений начальствующих лиц стали обычной злободневной темой разговоров между офицерами»[649]. Участник обороны Порт-Артура полковник С.А. Рашевский в дневнике так характеризовал настроения сослуживцев: «Коменданты, а за ними и другие офицеры фортов относятся к своему делу с удивительным равнодушием и пассивностью»[650].
Военный врач В.В. Вересаев свидетельствовал, что накануне заключения мира «утомление войною у всех было полное. Не хотелось крови, не хотелось ненужных смертей»[651].
Новый 1905 г. заставил расстаться с надеждами на благополучный исход войны. К тяжелым впечатлениям от военных неудач теперь добавились приходившие с почтой и свежими пополнениями известия о революционных событиях в России. Солдатская масса связывала с ними ожидание скорых перемен, среди которых самым желанным и насущным был мир. «Слухи о близком мире росли и крепли. Солдаты чутко к ним прислушивались и не скрывали своей радости, особенно запасные, полагавшие, что теперь их сразу распустят по до-мам»[652]. Причиной недовольства и конфликтов становилось традиционное недоверие солдат-крестьян к любому начальству, распространявшееся и на военное командование. В.В. Вересаев вспоминал: «Сам собою родился и пополз слух, что начальство скрывает два царских манифеста: один, конечно, о земле, другой о том, чтобы все накопившиеся за войну экономические суммы были поделены поровну между солдатами»[653].
Одним из наиболее неблагоприятных последствий прекращения военной кампании на Дальнем Востоке следует считать разложение во фронтовых войсках и утрату контроля над ними со стороны командования. Бесславное окончание войны и близость демобилизации разрушали в сознании солдат смысл дальнейшей службы и соблюдения воинской дисциплины. Социальной основой конфликта служило ощущение розни и отчуждение, всегда существовавшее между нижними чинами и офицерами. «Поражающее неравенство в положении офицерства и солдат, голодавшие дома семьи, бившие в глаза неустройства и неурядицы войны, разрушенное обаяние русского оружия, шедшие из России вести о грозных народных движениях. Все это наполняло солдатские души смутною, хаотическою злобою, жаждою мести кому-то, желанием что-то бить, что-то разрушать, желанием всю жизнь взмести в одном воющем, грозном, пьяно-вольном урагане»[654].
647
См.: Геруа А.В. После войны. О нашей армии. СПб., 1906. С. 101-102; Гершельман Ф.К. Мысли о Японской войне. М., 1908. С. 3-4.