— Неа…
— А знаете, ли вы, кто поднял мертвеца первым?
— Ну откуда мне знать?
— В конце шестнадцатого века испанский монах-инквизитор из Толедо.
— Я думал, заклинание старее.
Маг только отмахнулся:
— Мечтания и фальсификации. Выдача желаемого за действительное. Причем, монах действовал, как он думал, к Вящей славе Господней. Следствия в те времена велись долго, не то что сейчас… И приговоренный часто умирал до приговора. Тогда еретика жгли фигурально — в изображении, или, выкопав из могилы. И тогда сей монах подумал — а не мало ли данное наказание? И пытался воскресить умерших, дабы они увидели, как их хозяйство отходит к инквизиции, книги… Предварительно скопированные, разумеется… летят в костер… Ну а потом наступало время грешника — он снова умирал, уже на костре и навсегда. Но вам, наверное, это неинтересно.
— Нет отчего же… Напротив, рад заполнить пробел в знаниях… И что сталось с этим монахом? Наверное, тоже сожгли на костре?
— Отнюдь. Его судили, он признал свои заблуждения принял покаяние и был сослан в Новый свет… Но заклинание пошло гулять миром…
Геллер потер щеку. Маг отчего-то поперхнулся:
— Впрочем, это неважно… Я скоро ненадолго отбуду из города… и оставлю оный на ваше попечение. Прежде я бы попросил вас подготовить для людишек… Я бы даже сказал для человечишек… Ну нечто наподобие воззвания: для дела опасного, но денежного собирается кампания. Особо подчеркните, что требуются исключительно добровольцы. И будьте любезны проследить, чтоб набор действительно был добровольным.
— Нет ли тут какой ошибки?
— Нету.
— Пойдут только идиоты…
— Будем надеяться, что таковых окажется достаточно много. Добровольцы — они кто? Непоседы, авантюристы, люди, подверженные стороннему влиянию. Людской материал, совершенно лишний в нашем деле. Поэтому я возьму на себя миссию Гаммельского крыслова. Выведу их из города и…
— Утопите?
— Употреблю с пользой для дела… Пока меня не будет… Я бы попросил, вас Рихард… Из местных кадров сформируйте несколько поисковых партий, человек по пять-десять вполне достаточно. И отправьте их на поиски ваших бывших друзей. Сообщите, что вражеский колдун разыскивается живым или мертвым. Но лучше — мертвым…
Рихард зевнул:
— Все же бы оставили старика в покое? Свое вы уже получили… Ну скажите, что он вам может сделать?
Зевота оказалась заразной: Лехто тоже открыл рот и, прикрыв его рукой, тихо выдохнул. Затем продолжил:
— Надо все доводить до конца. Геддо не стоит недооценивать — противник он сильный, опасный. Я бы не хотел, чтоб он крутился под ногами, отвлекал… Создаст еще какую-то лигу борьбы со мной. Честно говоря, я не думаю, что эти селюки способны справится с настоящим магом. Но на некоторое время его это может отвлечь. И я займусь своими делами, не размениваясь на его фокусы. Впрочем, если желаете, относительно дамы можете дать особые распоряжения. Но в случае чего — пеняйте на себя. Договорились?
— Договорились… — кивну Геллер. — Я постараюсь всех доставить к вам живыми.
Новоиспеченный бургомистр отнял руку ото рта. На пальцах было видно кровь.
— Что там у вас? — поинтересовался Лехто. — Неужели цинга?
— Да нет, зуб разваливается, десна кровоточит… Ноет, зараза…
— Позвольте, я вам помогу.
Геллер, было, отмахнулся:
— Не стоит хлопот.
Но маг оказался проворней. Сложил пальцы в Знак, бросил заклинание.
— Полегчало?
— Да вроде бы…
— Впрочем, это простое обезболивающее заклинание. Такого же эффекта вы бы добились стаканом с содой. Так что появится время — сходите к зубодеру.
Рихард кивнул и похлопал по карманам. Остался недовольным.
— Вы мне не одолжите носовой платок?
— Легко…
Из кармана жилета Лехто достал надушенный батистовый платок и бросил его новому союзнику.
Пока Рихард прикладывал его к десне, успел разобрать вышитую монограмму: «А» и «Л».
— Я потом верну…
— Не стоит хлопот. — мило улыбнулся Лехто.
Зимний самоубийца
Как-то совершенно незаметно для себя и заплутали. Пути разделялись, и каждый раз новая дорога была все уже, хуже предыдущей. Затем не стало и дорог, были какие-то тропы, тропинки. В один момент Геддо заметил, что всем приходится идти, пригибая головы. Эти тропы прокладывал совсем не человек.
Можно было, конечно, вернуться по собственным следам. Но что или кто сейчас ждал их на каком-то перекрестке? А, может, и следовал по пятам?
Потому продолжали идти, забираясь все глубже в чащу.
И вдруг, когда Геддо казалось, что они заблудились, увидел следы ноги безусловно человеческой. След был старый, никак не ранее дней двух: нога человека проломила наст, но затем последовала оттепель, и снег внутри следа растаял и смерзся в корж.
Нельзя было и разобрать, где носок, где пятка, куда шел человек. Но тогда казалось очевидным: шел он из места обжитого, и, наверное, туда, где имелась маломальская крыша над головами.
Поэтому, недолго думая, пошли вправо. След прошел через небольшую рощу, пошел вверх по склону, поросшему деревьями.
Поднялись на холм.
Здесь следы обрывались, но не потому что заканчивался снег. Того тут было достаточно.
Обладатель следов присутствовал здесь — в некотором роде. Ему не нашлось места на земле, и он решил подвесить свое тело между поверхностью и куда-то спешащими облаками.
Он пребывал в подвешенном состоянии.
Иными словами повесился. Находился он здесь с неделю — его одежда успела схватиться ледяной коркой. Да и сам покойник задубел — ударь по такому, зазвенит морозной, звонкой нотой.
Самоубийца делал это серьезно, безаппеляционно. Не для бравады, не для того, чтоб испугать кого-то. Ушел в лес, чтоб не быть спасенным, чтоб никто не вытащил его из петли. И дерево он выбрал покрепче, и веревку в хозяйстве нашел, наверное, лучшую — гулять так гулять, все равно больше не пригодиться! Такая веревка сама не оборвется, и сотлеет хорошо если к весне.
Возле покойника делать было абсолютно нечего.
Что оставалось путникам? Пошарить в его карманах, найти, возможно, предсмертную записку.
Но покойник не походил на человека, который бы писал письма совершенно постороннему человеку.
Все по тем же следам пошли в сторону противоположную.
И действительно: пройдя версты полторы, вышли на задний двор небольшого хозяйства: пустой хлев, сарай, дом. Двери их хоть и были прикрыты, замков не имели.
Дом за несколько дней остыл, но возле печи были аккуратно сложены дрова.
Аристархов занялся печкой, вырвал из записной книжки листок, скомкал его, засунул в печку. Поверх него положил щепки, кору, затем уже дрова покрупнее. Но когда дошло время разжигать огонь.
— Спички? У кого-то есть спички?
Геддо обернулся, шепнул пару слогов, сделал жест. Меж его пальцев загорелся маленький огонек, полетел в печь. Через мгновение в ней уже плясал огонь.
— Здорово! — заметил Клим. — а меня так научите?
— Давай попробуем.
Евгений же остался у печи, глядел, как огонь корежит куски коры.
Рядом подсела Ольга.
— Как ты думаешь, отчего он повесился.
— Я не думаю, я знаю. От тоски, от одиночества. У монахов чуть не самый главный подвиг — отшельничество.
За оконном начинался вечер и снегопад. Последний сначала шел тихо, на мягких лапах. Но по мере того, как темнело, набирал силы, стучал в окна, будто просился войти, ветер волком выл в печной трубе. Потом и вовсе разошелся, бил в окно залпами снега.