Я стал ходить в мечеть. Я бывал в мечетях Окленда и Сан-Франциско, хотя и нерегулярно. В числе моих знакомых было много мусульман, я частенько с ними беседовал. Я постоянно читал их газету, чтобы узнать содержание выступлений Малькольма и глубже понять его идеи. Я бы присоединился к ним, если бы не их религия. К тому времени я был сыт по горло религией и не мог заставить себя принять еще одну веру. Я чувствовал потребность в более конкретном понимании общественной системы. Ссылки на Бога или Аллаха не давали удовлетворительного ответа на вопросы, которыми я упрямо продолжал задаваться.
Что касается колледжа, то здесь Кенни Фриман вместе с Исааком Муром, Дугом и Эрни Алленами, Алексом Паппиллоном и другими ребятами выступили организаторам филиала Движения за революционные действия на Западном побережье. Они провозгласили свое движение тайным, но вместо борьбы за революционные действия они увязли в разговорах на революционную тему, подпольем в их деятельности и не пахло. Все они учились в колледже, навыки у них были насквозь буржуазными. Они много писали, изводя горы бумаги. В конце концов, эту организацию просто наводнили агенты, так что во время ареста полицейские потратили уйму времени на предъявления друг другу своих значков.
Бобби Сил пытался привлечь меня к работе в Движении, однако остальные члены организации отказались принять меня в свои дружные ряды. По их словам, я жил на оклендских холмах и был слишком «буржуазным». Но это была абсолютная ложь. Всю свою жизнь я прожил в равнинной части города. Я думаю, что на самом деле я представлял для них угрозу — только этим можно объяснить их отказ включить меня в организацию. Я мог работать головой и в то же время сойти за одного из уличных братьев. Сторонники Движения клялись бороться за свержение правительства с применением оружия. В действительности большинство из них намеревались работать в рамках системы. Фриман и остальные, в конце концов, исключили Бобби. Он был не настолько буржуазен, как они.
Движение за революционные действия создало в кампусе группу прикрытия под названием «Консультативный совет чернокожих студентов». Кенни Фриман наводнил ее своими приятелями. Я стал активным членом группы. Главная цель, которую поставила перед собой группа, — добиться включения негритянской истории в учебную программу колледжа. Мы устраивали уличные митинги и встречались с администрацией колледжа. Их доводы против нашего предложения были на редкость глупы: большинство из них привыкло считать, что у чернокожих нет своей истории, которую можно было бы преподавать. В итоге мы мало чего добились. На короткое время Движение стало для меня очень привлекательным. Я рассматривал деятельность этой организации как ответ на многие свои вопросы. Я получал удовлетворение от разговоров на тему прошлого Африки и о том, что мы могли бы дать миру (эти разговоры были одинаковы во всех группах, в которых я когда-либо состоял). Начиная с Уордена и Ассоциации афро-американцев и заканчивая Малькольмом Иксом, мусульманами и прочими группировками, действовавшими в то время в районе Залива, все были твердо убеждены в том, что неудача с введением негритянской истории в программу колледжа была непростительным скандалом. Мы все намеревались что-нибудь с этим делать.
Совету чернокожих студентов явно недоставало глубины. Мы добились своего, и в кампусе создали класс, где преподавалась негритянская история, но больше мы ничего не смогли достичь. Я ходил на вечеринки и занимался всякой общественной деятельностью, но все это не имело для меня значения и не приносило подлинного удовлетворения.
11. Братья из квартала
Что же касается будущего, молодой человек с улицы имеет довольно хорошее о нем представление… Это такое будущее, в котором все теряет свои очертания, за исключением краха всех его надежд и материализации всех его страхов. Самое разумное, на что он может надеяться, — что эти вещи не придут в его жизнь слишком рано.
Все, чем мы увлекались в кампусе, не имело никакого отношения к братьям из квартала. Не было ничего, что помогло бы им лучше понять условия их собственного существования. Я видел, как многие мои друзья так или иначе выбывают из жизни, а я хотел видеть совсем другое — как с ними происходит что-нибудь приятное. Они женились, в их семьях рождались дети. Впереди их ждала нескончаемая работа и счета, т. е. все то, что сполна довелось пережить моему отцу. Жизнь взрослого чернокожего напоминала труд на городской плантации, становилась своеобразной издольщиной наших дней. Ты работал, не разгибая спины, и всегда оказывался должен землевладельцу. Братья из Окленда трудились на совесть, получали зарплату, но не вылезали из долгов. Они были должны магазинам, которые обеспечивали их необходимыми средствами существования. Консультативный совет негритянских студентов, Движение за революционные действия, мусульмане и Ассоциация афро-американцев не предлагали чернокожим братьям и сестрам ничего конкретного, не говоря уже о программе, которая помогла бы им выступить против системы. Мне доставляло нестерпимые мучения быть свидетелем того, как братья идут по улице с тупиком в конце.
Уличные братья много значили для меня. Я не мог отвернуться от той жизни, которая была и моей тоже. У братьев выработалась непримиримая враждебность по отношению ко всем источникам власти. Эта власть лишала негритянскую общину человеческого лица. В школе «систему» представлял учитель. В квартале же к системе относилось все, что не было частью общины и не имело для нее позитивного значения. Друзья из квартала продолжали оказывать сопротивление этой власти, и я ощущал, что не мог позволить колледжу переделать меня, каким привлекательным ни было образование. Братья обладали чувством гармонии и общности. Мне было необходимо ощущать эти чувства, чтобы сохранить их в самом себе и не дать уничтожить их до конца разным школам и прочим институтам власти.
В Оклендском городском колледже нашлось немало чернокожих, которые трудились изо всех сил, чтобы влиться в систему. Я не мог разделять их цели. Эти братья все еще не утратили веру в то, что им удастся добиться желаемого. Громко и долго они рассуждали об этом, делясь своими желаниями завести семью, дом, машину и т. п. Уже тогда я не стремился к перечисленным вещам. Я жаждал свободы, а разнообразная собственность означала для меня утрату свободы.
Это был сложный момент в моей жизни. Сонни-мэн принимал в свою компанию только тех братьев, кто не посещал колледж. После поступления в колледж бывшие друзья отдалялись от него. Несколько его ближайших «постоянных партнеров», с которыми он сдружился еще в школе, перестали с ним общаться. Они стали студентами колледжа, а Сонни-мэн остался в квартале. Вот теперь и я попал в колледж, но я вовсе не хотел порвать с уличными братьями, как сделали друзья Уолтера. Поэтому если я не занимался или не был в колледже, то проводил время в квартале с отличными парнями.
Думается, что одной из причин, по которой я так много дрался, был мой небольшой вес: я весил всего лишь около 130 фунтов.[30] Твой престиж заметно возрастает, если ты способен побить здоровенных парней с учетом того, что свою репутацию они заработали на победах вот над такими же легковесными противниками, подобных мне. Недомерков вроде меня, способных смотреть громилам прямо в глаза, было сыскать непросто. В моем случае имелось еще одно обстоятельство, служившее мне помехой. Все время, пока я учился в школе, мое миловидное лицо вводило людей в заблуждение, и мне давали меньше лет, чем мне было на самом деле. Моему возмущению не было предела, если со мной обращались, как с ребенком. Чтобы доказать парням, что я был такой же «плохой», как они, я бросался в драку без малейших колебаний. Стоило мне увидеть, что какой-то пижон вставал на дыбы, я давал ему в зубы, не дожидаясь, пока он ударит сам, но лишь при условии, что драки было не избежать. Я наносил удар первым, поскольку обычно столкновение было недолгим, а в девяти случаях из десяти победа доставалась тому, кто успевал ударить первым.