В Финляндии не было массовой террористической кампании, однако имели место отдельные политические убийства, главным образом в Хельсинки, где революционеры совершили ряд покушений на жизнь государственных чиновников – от генерал-губернатора Бобрикова (3 июня 1904 года) и прокуратора финского сената Ионсона (6 февраля 1905 года) до жандармских офицеров, простых полицейских и cолдат[114]. Экспроприации, хотя и немногочисленные, тоже имели место; например, 31 августа 1906 года в Выборге радикалы конфисковали у служащего железной дороги 20 000 финских марок[115].
Обзор распространения терроризма в Российской империи был бы неполон без особого рассмотрения беспрецедентного кровопролития в районах еврейской черты оседлости. К 1900 году почти 30 % всех лиц, арестованных за политические преступления, составляли евреи. В то время как в 1903 году из 136-миллионного населения России только 7 миллионов были евреи, среди членов революционных партий евреи составляли почти 50 %, что сильно отличалось от ситуации в 1870-х годах, когда состав национальных меньшинств среди радикалов находился в более близкой пропорции к национальному составу населения в целом[116]. Хотя непропорционально большое число евреев среди российских экстремистов – явление сложное и противоречивое, нам кажется, что традиционные объяснения его требуют некоторых поправок.
Историки особо подчеркивали, что для объяснения большого числа евреев среди террористов недостаточно приводить только безусловные факты того, что в Российской империи евреи подвергались притеснениям. Хорошо известно, что, хотя многие молодые евреи и пытались вырваться из своей традиционной, религиозной среды, большинству из них был закрыт доступ в российское общество; они также были ограничены в своих экономических правах, и это толкало их в ряды оппозиции существующей социально-политической системе. В то же самое время, однако, большинство известных еврейских революционеров и террористов, ассимилировавшись, были полностью интегрированы в российское общество и пользовались всеми экономическими и культурными благами. Десятки менее известных еврейских экстремистов никак не могли сказать о себе, что они находятся в худших социально-экономических условиях, чем большинство членов традиционных еврейских общин, где в 1870-х годах семьи подчас соблюдали недельный траур (шива) по детям, примкнувшим к радикалам, и где в начале XX века многие испугались революции и мечтали, «чтобы министры… повесили всех этих негодяев, которые только и умели, что кидать бомбы»[117]. Нам кажется поверхностным подход, при котором притеснение со стороны правительства считается единственной причиной возникновения ситуации, о которой сионист Хаим Вейцман писал в июне 1903 года Теодору Герцлю: «Это ужасающее зрелище… видеть большую часть нашей молодежи – и никто не назовет их худшей частью – приносящей себя в жертву как в припадке лихорадки»[118].
В своих работах об участии евреев в русском революционном движении некоторые мыслители, и прежде всего Николай Бердяев, отмечали, что еврейские радикалы вышли из среды, главными отличительными чертами которой были глубокая, многовековая гордость и духовное бремя сознания своего избранничества, ощущение себя избранным народом. Эти писатели пытались найти корни еврейского радикализма в концепции, лежащей в основе еврейского национального и религиозного самосознания – в мессианской идее. Мессианская же идея, развивающаяся в тесной связи с мечтами о земле обетованной, с попытками преодолеть катастрофу диаспоры и сопутствующие ей несчастья и гонения евреев на протяжении веков, включает в себя веру в то, что спасения и славы добьется в конце концов весь народ Израиля, а не отдельные личности после смерти. Исконное стремление иудаизма к будущему воплощению этой цели может являться ключом к пониманию еврейского склада мыслей, внутренних ресурсов и движущих сил у лиц, конечно же, не смогших порвать в первом поколении тысячелетнюю связь с еврейскими преданиями, устоями и миропониманием, даже ценой отказа от всяких религиозных форм и собственного атеизма[119].
114
Смирнов, «Финляндия», 10; полицейские рапорты от 29 сентября 1905, с. 9, от 25 августа 1905, с. 10, 17, и от 11 августа 1905, с. 20, Охрана XIIIc(2)-6C; Савинков, Воспоминания террориста, 193; «Из писем генерала Н.Н. Левашова А.Н. Куропаткину», КА 2 (15) (1926), 221.
115
Доклад ДДП от 28 сентября (11 октября) 1906, Охрана XVIIr(2)-IE; «Об экспроприациях», Наступление 12 (25 сентября [8 октября] 1907), I-2; см. также ГАРФ, ф. 102, ДПОО, 1910, д. 1910, 60 и оп. 1905, д. 2605.
116
Naimark, «Terrorism and the Fall of Imperial Russia», 4; Leonard Schapiro, Russian Studies (Нью-Йорк, 1988), 266.