Влияние терроризма на правительство и общество
Шквал террора достиг своей цели уже в 1905 году: власти были растеряны и измучены, все их силы и средства борьбы полностью парализованы[164]. Правительственные чиновники испытывали чувство беспомощности, граничившее с отчаянием: «Каждый Божий день – по нескольку убийств, то бомбой, то из револьверов, то ножом и всякими орудиями; бьют и бьют, чем попало и кого попало… Надо удивляться, как еще не всех перестреляли нас…»[165] Анекдот того времени передает эти настроения. «Его превосходительство генерал-губернатор принимал вчера у себя во дворце поздравление от подведомственных ему чинов по случаю благополучного трехнедельного правления его краем»[166].
Подобные чувства не были беспочвенными или преувеличенными, и к лету 1907 года главные полицейские чины С.-Петербурга были готовы отложить все дела, включая расследования случаев революционной агитации и пропаганды, установки нелегальных типографий, организации забастовок и других небоевых проявлений революционной активности, и направить все свои усилия на самое главное – на раскрытие и искоренение политических убийств и экспроприаций[167]. В значительной степени эта смена направленности политического сыска объясняется тем, что терроризм нового типа отличался от революционного насилия XIX века не только числом своих жертв, но и их отбором. До 1905 года экстремисты тщательно выбирали свои мишени только из числа тех чиновников правительственной администрации, которых они считали наиболее злостными притеснителями народа, ответственными за самые жестокие репрессивные или карательные меры. В то время радикалы не убивали государственных служащих и частных лиц без разбора и в больших количествах[168].
После начала революции, среди хаоса насилия и кровопролития, человеческая жизнь упала в цене и скоро не стала стоить убийцам и копейки[169]. В 1879 году народовольцы, настойчиво отрицая намерение наказывать своих врагов похищением членов их семей, писали о том, что каждый человек лично несет ответственность за свои поступки. Уже в 1903 году, однако, Бурцев предлагал брать в заложники правительственных чиновников и представителей буржуазии с целью использования их в будущих переговорах с правительством, а в 1905 году прибалтийские революционеры, не задумываясь, брали заложников из мирного населения[170]. Прекрасной иллюстрацией различия между старым и новым типом терроризма может служить случай, когда члены Польской социалистической партии казнили отца полицейского осведомителя, чтобы во время похорон убить сына – свою главную мишень[171].
Что касается правительственных служащих, то здесь террор проводился без особого разбора, и его жертвами становились полицейские и армейские офицеры, государственные чиновники всех уровней, городовые, солдаты, надзиратели, охранники и вообще все, кто подпадал под весьма широкое определение «сторожевых псов старого порядка». Из 671 служащего Министерства внутренних дел, убитого или раненного террористами в период между октябрем 1905 и концом апреля 1906 года, только 13 занимали высокие посты, в то время как остальные 658 были городовыми, полицейскими, кучерами и сторожами[172]. Особенно распространилось среди новых профессиональных террористов обыкновение стрелять или бросать бомбы без всякой провокации в проходящие военные или казачьи части или в помещения их казарм[173]. В общем, ношение любой формы могло явиться достаточным основанием для того, чтобы стать кандидатом на получение пули или быть подорванным бомбой террористов. Выходившие вечером погулять боевики могли плеснуть серную кислоту в лицо первому попавшемуся им на пути городовому[174]. Можно привести множество примеров беспорядочного насилия, свидетельствующих о том, что терроризм стал не только самоцелью, но и – в прямом смысле слова – спортом, в котором игроки видели в своих жертвах лишь движущиеся мишени[175]. В 1906–1907 годах многие их этих «дровоколов» (как прозвал их один революционер), особенно среди анархистов и максималистов, соревновались друг с другом в том, кто совершит больше грабежей и убийств, и часто завидовали чужим успехам в этой области[176].
165
«Письма Е.П. Медникова», в Б.П. Козьмип, ред., Зубатов и его корреспонденты (Москва-Ленинград, 1928), 111; см. также «Допрос Герасимова», 3.
167
Расшифрованная телеграмма 1294 из С.-Петербурга от 12 (25) нюня 1907, Охрана ХШс(З)-24.
168
Мы не утверждаем, что во время деятельности Народной Воли вовсе не было случаев неразборчивого террора. Приведем один пример. Члены «Народной воли», стремясь убить Александра II, устроили 5 февраля 1880 сильный взрыв, разрушивший центр Зимнего дворца, при котором погибло или было ранено шестьдесят семь человек (Naimark, «Terrorism and the Fall of Imperial Russia», 13).
169
Кропоткин, Русская революция и анархизм, 40; «Из общественной хроники», BE 8 (1907), 848.
170
Жордания, Большевизм, 80; Zeev Ivianski, «The Terrorist Revolution: Roots of Modern Terrorism», в David C. Rapoport, ed., Inside Terrorist Organizations (Лондон, 1988), 133.
173
См., например, Дубинский-Мухадзе, Камо, 49; «Прибалтийский край», КА 4-5 (11 - 12), (1925), 273; полицейское донесение от 17 марта 1905, с. 9, Охрана XIIIc(2)-6A.