Меньшинство имеет полное право проповедовать, что этот закон плох, неудачен, его надо заменить другим, но пока закон определенным, заранее указанным порядком не отменен, все, в том числе и это меньшинство, обязаны неотмененному закону подчиняться. А правительство, исполняющее волю большинства, должно заставить меньшинство исполнять неотмененные законы. Это не будет нарушением свободы. Вот если правительство запретит кому-нибудь доказывать и говорить, что такой-то закон плох и его надо в законном порядке изменить, если правительство запретит высказывать такие мысли, то оно поступит неправильно и нарушит свободу.
Возьмем, например, пропаганду большевиков и посмотрим, что в ней подходит под понятие свободы, а что ей противоречит.
Когда большевики-ленинцы говорят, что постоянных армий не должно быть, что надо издать закон, который бы их отменил, они не выходит за пределы законной свободы. Но когда те же ленинцы, не считаясь с существующим законом об армии, говорят солдату: не слушайся своих офицеров, братайся с немцами, если даже начальство это запрещает, не признавай назначенных офицеров, а выбирай своих, когда ленинцы говорят все это, они совершают тяжкое преступление и должны быть преданы суду. Тут они уже не пользуются свободой, а совершают преступление, и таких преступников суд должен карать. Нельзя ограничиваться тут одними словесными убеждениями да уговариваниями: товарищ, вы неправильно рассуждаете, вы не имеете права призывать к неповиновению законам, пока законы в надлежащем порядке не отменены. Нет, в этом случае надо разговаривать прямо и решительно: за то, что вы призываете к неповиновению действующим законам, вы подлежите заключению в тюрьме по судебному приговору.
Вот такой язык для всех них будет понятен.
Только такой твердый язык установит в обществе ясное сознание того, что такое свобода и чем она отличается от анархии. Можно критиковать, находить неправильным каждое распоряжение власти и каждый закон. Но нельзя, критикуя, призывать к противодействию неотмененным законам и распоряжениям, которые не признаны незаконными.
Каждый гражданин должен иметь право обжаловать постановление власти, которое ему кажется незаконным. Но пока его жалоба не признана правильной и распоряжение не отменено, он обязан ему подчиняться, если оно входит в законную силу немедленно.
Этим свобода отличается от анархии, когда каждый присваивает себе право исполнять только те законы и распоряжения, которые ему нравятся.
Свободный Народ. 1917,3 июня. № 3.
Мстиславский С.Д. НА ПОВОРОТЕ, К ПОДЪЕМУ
С нескрываемой тревогой ждет буржуазная печать, каким окажется «лицо» собирающегося и уже приступившего к работам Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. С нескрываемой тревогой, ибо без преувеличения можно сказать, что с момента, когда сложится, «получит плоть» этот съезд, в его руки фактически перейдут судьбы революционной России и его решениями определится весь дальнейший ход событий.
Определится, так как в итоге его работ должен будет сложиться не только «курс внешней и внутренней нашей политики», но и тот «центр власти», власти твердой, признанной, непререкаемой, необходимость которой так ясно ощущалась в расшатывавших революцию под самый корень политических колебаниях трех первых месяцев. Центр власти народной, который даст, наконец, твердый упор и исполнительной власти российской революции - ее Временному правительству.
Нам незачем указывать, поскольку решающим является этот момент для буржуазии. Успех социалистических партий, их признанное руководительство массами народными злобило буржуазных политиков, но они утешали себя мыслью (которую вчера с полной откровенностью высказала, наконец, «Речь»), что власть социалистов призрачная. «Революционный угар пройдет, и вместе с ним исчезнут многие иллюзии. И прежде всего [исчезнет] иллюзия власти, которой у социалистических партий в действительности нет, ибо демагогия не есть власть в государственном смысле, и анархические элементы населения и солдаты-дезертиры - не опора для государственного управления».